— Сказал не поеду, я и так здесь сутки уже торчу. Сдвинусь, сразу мое место займет другой. Ты что ли мне как до Москвы оплатишь?
— Сколько? — быстро спросила Анна.
Водитель лениво повернул голову. Чтобы раз и навсегда спровадить неудобную клиентку, он с наглым прищуром, раздевая ее взглядом, сказал:
— Сотка.
Анна пошатнулась.
— Здесь же ехать от силы пятнадцать километров. По счетчику двадцать копеек за километр это…
— Вот и езжай по счетчику, — он сделал радио погромче, из хрипящих динамиков раздался голос Аллы Пугачевой, исполняющей песню “Этот мир”.
Анна отошла от стоянки, присела на краешек скамейки возле закрытого газетного киоска. Теплый летний ветер шевелил ее волосы, а слезы, стекая по щекам, капали на безвольно опущенные руки. Она смотрела на город, который до сих пор казался ей милым и родным, таким уютным в своем приземистом очаровании, живым, немного сонным, и всегда — дружелюбным. Но теперь из темноты, колючей и опасной, торчали шипы. Нет — когти. Пасть города раскрылась, и он готов был сожрать ее ребенка.
— Вот вы где! — вдруг услышала она за спиной. — Я вас уже полчаса ищу, объехал всю округу.
Она обернулась и в свете желтых фонарей не сразу поняла, кто этот щуплый паренек, протягивающий ей худую руку.
— Быстрее, — сказал он. — Время еще есть, но его очень мало. Я подумал, что в такое время вы, скорее всего, не сможете никуда уехать… — он кивнул на таксистов, бросающих на него настороженные взгляды. — Эти хмыри даже мать родную не подвезут, пробовал как-то. — Он показал кулак ушастому водиле в крайней машине — тому, что грыз семечки. Тот вскинулся, но вылазить из безопасного местечка не решился. — Бежим, вон моя копейка. Вернее, отцовская. Когда я поздно дежурю, он разрешает брать, чтобы до дома добраться. Мы живем на окраине, возле Кащенко.
— Не страшно? — попыталась она улыбнуться.
Лукин скривился.
— На первом курсе я проходил там практику. — Они сели в машину, хлопнули дверьми. Он выжал газ и машина, подскакивая на ухабах, помчалась по пустынным улицам городка. Фары периодически выхватывали улицы, здания, таблички, ворота, магазины и бочки с квасом, — но она почти ничего не узнавала. Город стал чужим. Незнакомым. Старым и страшным. Что она вообще знала о нем? Ничего. Приехала по распределению, родила Андрея от человека, который ее бросил, думала пережить этот ужас в маленьком городке будет проще, — в общем так и оказалось. Но…
Она боялась задавать вопросы. После того, как они проскочили знак городской черты, она сказала:
— Спасибо вам.
Лукин, всматриваясь в темноту, ответил почти сразу:
— Знаете, я всегда хотел стать доктором. Хирургом. Или кардиологом. Но иногда мне кажется, что очень многим тут нужна совершенно другая терапия.
— Что вы имеете ввиду? Таксистов? Это просто жадность.
— Не только жадность. Там целый клубок пороков. А как было бы хорошо — сделал укол и человек все понял, осознал…
Она покачала головой. Юный. Наивный. Все у него впереди.
— Я никогда не был на той свалке, — признался он. — Только примерно знаю, где она. И карты нет. — Они мчались на северо-восток. Справа от трассы шумел полноводный ручей. Склонившиеся над ним плакучие ивы отражались в журчащей воде. Луна за городом светила очень ярко, ее свет заливал всю округу серебряным маревом и хлопья тумана в низинах ручья казались зловещими, смутными призраками.
— Как же мы его там найдем? — Она сжала кисти в кулаки, костяшки пальцев побелели.
Стрелка спидометра замерла на цифре 90. Лукин гнал во весь опор. Он прекрасно понимал, что промедление на полчаса-час может быть фатальным.
— Она не найдет его там, даже если сможет уехать, — сказал он Сапрыкину.
— И что ты предлагаешь?
— У меня машина отцовская внизу. Если вы отпустите, я мог бы попытаться найти этого…
Сапрыкин обвел собравшуюся бригаду взглядом, потом посмотрел на него поверх очков.
— Ты единственный, кто его видел. Так что, если уверен, что это единственный шанс, нужно его использовать. Хотя я думаю, в лаборатории что-то намудрили. Представляешь, Коля, нулевой резус, ты хоть раз в жизни с таким встречался?
Анестезиолог удивленно поднял брови.
— Что? Нулевой — что?
— Резус-фактор. То есть, его кровь точно подойдет нашему пацану. А другой замены у нас нет. Если отправлять запрос в Москву, то…
— Не успеем, — сказал анестезиолог.
— Да.
Лукин уже скинул халат, маску и бежал к выходу. Какие бы гадости Сапрыкин не говорил, есть в нем все-таки что-то человеческое, думал он, перепрыгивая через три пролета больничных ступенек.
Через полчаса езды по грунтовке перед ними показался холм, выделявшийся в подсвеченном пространстве темным монолитом.
— Кажется, это оно, — тихо сказал Лукин.
Еще через сто метров справа показался указатель «Городская свалка, направо 500 м.». Машина медленно свернула. Теперь они еле тащились, дорога здесь была усеяна выбоинами, копейка раскачивалась, как утлое суденышко в открытом океане.
— Смотрите в оба, — сказал он. — Думаю, должно быть что-то похожее на садовые домики, сараи, где они живут.
— А разве милиция ими не занимается?
— Как мне объяснил один такой товарищ в психбольнице, — их пытаются лечить, трудоустраивать, но они все равно сбегают и возвращаются к прежнему образу жизни. Проще делать вид, что их нет. В конце концов, здесь они сортируют мусор и формально работают по договорам. Не все, конечно…
Они подъехали к самой горе мусора. Она была не такой уж и огромной, но все равно впечатляющей. Возле ее кромки пролегала колея, по которой мусоровозы ежедневно привозили сюда городские отходы. Когда-нибудь она разрастется и проглотит весь город, подумала Анна. Случится это незаметно. Никто и не поймет, что произошло.
— Объедем вокруг, а там посмотрим, — предложил Лукин. — Может быть, здесь есть сторож, хотя я сильно сомневаюсь. Зачем сторожить мусор.
Машина медленно пробиралась вдоль мусорной гряды.
Луна в чистом звездном небе висела словно прожектор — тени здесь были черными, резкими и пугающими.
Анна первая заметила старика.
Он стоял на возвышенности. Мусор в том месте образовывал плато — и
