Он затянулся папиросой.
— Нет, не то это, — его глаза сверкнули, какой-то молодой лихостью. — А вот коли, баба не каждого к себе пускает, за которой походишь, подобиваешься, вот то и есть самое интересное.
Его плечи расправились, и я с удовольствием понял, что этот пожилой человек и мне может фору дать. Передо мной сидел человек, который понял что-то в этой жизни. Хищник, охотник, сильный и матерый волчище. Такое вот брутальное ощущение.
— Как ведь выходит, — продолжал он. — Работает, работает человек. Заработал деньгу, женился даже, детей само собой завел. А жена его пилит, давай, давай. Дети потом тоже требуют. Вот он бедный, либо на работе пропадает, домой идти не хочет, либо в гараже сидит с такими же. А все от чего? За деньги купить жизнь пытался. Жену красивую, чтоб не стыдно было, квартиру побольше, шмотки.
Мужчина затоптал в пепельнице папиросу и прикурил новую. Выпустил облачко дыма.
— Оглянется, а жизнь то мимо прошла, — Михалыч усмехнулся. — Потом, кто во все тяжкие пускается, кто вешается, кто вены режет. Кто просто пить начинает. А все от чего? А нет рядом того, кто поддержать может, слово доброе сказать. Живут с кем попало, без души. Выгоду все искали.
— Слушай, Михалыч, а ты то женат? — решился я на вопрос.
Тот хитро посмотрел на меня, прищурив глаз.
— А то, как же, — прищурился он хитро. — Аккурат после лесоповала моего и встретил. Мне тогда за тридцать перевалило. Вот и живу с тех пор, со своей Аннушкой.
— А это, ходить то налево, не ходил? — обнаглел я в конец.
— Зачем, паря? — усмехнулся Михалыч. — Я уже к тому времени нагулялся. Дурь уже повыбило. Ежели человек по сердцу, сто раз подумаешь, стоит ли. Это как по живому резать. Так — то. Ребенок вот только один у нас вышел, но внуков, зато, трое. Вот я сейчас здесь и сижу, помогаю. Сын ругается, но как к внучатам без подарка идти?
* * *— Евгений, а почему вы мне не сказали, что там было закрыто? — ядовито — любезным голосом поинтересовалась Алла. — Сегодня мне пришлось краснеть перед клиентами.
Я стоял просто охреневший. Вот, так да! Это Алена двери захлопнула, ей ничего, а я попал!
— Впредь, будьте любезны, если не успели с вечера, делать утром, — продолжала выговаривать мне начальница. — До прихода групп!
Она смерила меня взглядом. Что, почему глаза не прячу? Да потому что не виноват я!
— С вас пятьсот рублей штрафа, — сказала она, внимательно смотря на меня.
Мой подбородок вообще полез вверх. Ожидаешь моей реакции? Может еще и заявления? Не дождешься!
Алла Владимировна прищурилась и ушла к себе.
«Ну, Аленочка, сволочь, я те устрою танцы с бубнами», — думал я, идя в кочегарку.
* * *Тихо потрескивали дрова в печи. Ночью лишь поддерживалась минимальная температура, пар-то не нужен. На столе стоял пузырь беленькой; две мутные, стеклянные стопки, банка с солеными огурцами, пол булки хлеба и рядом отрезанные куски. Банка соленой сельди стояла закрытой. Колбаса тоже осталась целой. «Дома съешь» — сказал Михалыч на мой немой вопрос.
Я скривился, выпив только что стопку. Ну, гадость! А Михалыч выцедил медленно, как воду. Вот что значит опыт. Мужчина наткнул на вилку огурчик.
— Не, моя лучше делает, — сказал он, схрумкав овощ.
За окном уже наступила ночь.
— Не ходи домой-то — посоветовал Михалыч — там вон за дверью, на топчане, приляжешь.
Я кивнул. Как-то резковато получилось. На голодный — то желудок, да под усталость, мне было уже весьма хорошо. Но сон еще не бил в голову.
— Вот смотрю я на тебя паря, — зарокотал опять Михалыч. — Вижу в тебе злость, хорошую такую злость, упертость. Другой бы давно плюнул, а ты уперся и пашешь. Для чего?
— Я ж говорил. На учебу коплю, — немного заплетающимся языком ответил я.
— Вот, — поднял Михалыч, желтый от табака палец. — Цель у тебя есть, важна она тебе, не отпускает мысли-то. А если бы не учеба, стал бы терпеть?
— Не знаю Михалыч. Вообще бы не пошел наверно, — признался я.
— Вот то-то и оно, — сказал он. — То-то и оно.
Он замолчал, разминая в желтых, прокуренных пальцах папиросу.
— Михалыч, так мы о другом поговорить хотели — не вытерпел я.
— Так это тоже по делу, — не согласился он. — Важно ли чего добиваться? Главное, насколько ты этого хочешь. Не в голове, а в душе желание должно рождаться. Тогда и силы находятся. С женщинами также. Если глазами выбираешь, разочаруешься потом. Душой надобно.
— И что, каждую душой? — усомнился я.
— Конечно, — кивнул мужчина. — Искренне нужно захотеть. Бабы, они же притворство за версту чуют. Если не душой выбирать, это как в нужник сходить, да с кулаком полюбиться.
Я даже немного покраснел от таких слов. Михалыч улыбнулся, глядя на меня.
— Каждую любить что-ли? — буркнул я.
— Любить дело хорошее, — опять согласился он. — Только ежели любишь, жениться захочется.
Чиркнула спичка по коробку, заплясали по углам причудливые тени.
— Просто нужно, — продолжил он. — С душой подходить. Женщину видеть, а не утеху постельную. Тогда она сама к тебе потянется. Если не пустышка, а настоящая.
— Что значит не пустышка? — спросил я.
— Когда баба огонь, с характером, с такой и в постели не соскучишься, — усмехнулся Михалыч. — А когда ветер в голове, одну мыслю, гоняет, как замуж выйти, из угла в угол, та и в кровати бревно, да и скучно с ней.
— Что же, только умных выбирать? — заинтересовался я.
— И умные бывают дуры дурами, — не согласился мужчина. — Это как теперешние, что хотят, как мужики быть.
— Феминистки что-ли? — вставил я.
— Эти самые. Ты наливай,
