— А обычно какие? — заинтересовался я.
— Больше лирика. Про любовь. Или о девушках, если парень, — девушка все так же задумчиво крутила в пальцах локон (вообще она всегда так делала, когда задумывалась всерьез).
— Вы знаете Нина, — ответил я. — Я не знаю, как это объяснить. Нет, мне тоже нравятся те ваши стихи. Но вот эти, грязь, кровь, ненависть. Тусклое солнце сквозь дым. Крики, рев. Просто такое редко встретишь. Непопулярная тема.
Что-то я опять разошелся. Но девушка уже не пугалась так, как в первый раз. Я окинул взглядом серые волны, накатывающие на берег, на далекую тонкую полоску другого берега.
— Странно это, — произнес я.
— Что? — откликнулась Нина.
— Мы еще недавно друг друга не знали, жили в своих мирках, — сказал я. — А теперь у меня такое ощущение, что мы всю жизнь знакомы.
Я вздохнул.
— Я вам еще не надоел своими высказываниями? — поинтересовался я. — Критик я впервые.
— Нет, что вы, — покачала головой Нина. — Я впервые могу говорить на эти темы, так свободно…
* * *Я летел скачками, высунув язык, как говориться. Потому как уже опаздывал. Кто же знал, что эта инвентаризация, затеянная Аллой, так затянется. Она, кстати, так и не кончилась, но Алла, устав видимо от меня, поминутно смотрящего на часы (и рассеянного чрезмерно, что тут темнить), махнула рукой и велела убираться с глаз долой.
— Но завтра продолжим! — погрозила она пальцем.
Я, закивав так, что голова чуть не отвалилась, рванул на выход.
Мы стали встречаться с Ниной чуть не каждый день, если только она не была в ночную смену. Тогда я часами висел на телефоне. Интересно, как реагируют у нее на работе, на эти наши беседы?
— Нина, сбежал, как только смог! — воскликнул я, увидев ее, ждущую меня у остановки.
— Не волнуйтесь, — улыбнулась она. — Я недолго жду, тоже чуть опоздала.
Что-то изменилось. Она кстати, вчера намекала, что мы куда-то пойдем, но так и не сказала куда.
Так на лице явное смущение и опасение. Но молчит. Ладно, не будем форсировать события, пусть все идет, как идет. Но взгляд ее ощутимо потеплел, даже тембр голоса и тот, кажется, изменился. Это наверно, после вчерашнего разговора…
… - Нина, а как вы решили работать в больнице? — спросил я.
Девушка взглянула на меня, своими большими, бездонными, зелеными (и черт меня задери, такими красивыми!) глазами.
— Это из детства, — ответила она. — Мы тогда в Тюмени жили, пока папу сюда не перевели. Мне было лет восемь.
Она снова начала теребить прядку волос.
— Так вот, у нас в доме жил мальчик. Ему тогда наверно, лет двенадцать было, — девушка тяжело вздохнула. — Он был инвалидом. Пока мы бегали во дворе, он с такой тоской смотрел на нас с балкона.
— Стихотворение «На привязи», это о нем?
— По большей части да, — кивнула Нина. — Так вот однажды ребята над ним подшутили. Жестоко. Они позвали его играть с ними. Его мама иногда выкатывала коляску во двор. И пока он с ними говорил, такой радостный и счастливый, они привязали его коляску к дереву.
— Знакомые забавы, — скрипнул я зубами.
— Он так и просидел возле того дерева, пока мама не пришла, — продолжала Нина. — А она не стала никого ругать, просто отвязала веревку и молча укатила коляску. Больше мы его ни во дворе, ни на балконе не видели. Только иногда, поздно вечером, во дворе был слышен скрип коляски.
— И что потом? — спросил я.
— Мне было жутко жаль его. Их, — Нина тряхнула головой, видимо снова переживая те события. — И однажды вечером, я сбежала во двор. Я вытащила свою самую красивую куклу. Барби. Они только тогда пошли.
Нина остановилась у дерева, росшего на самом краю берега. Я встал рядом, смотря на отражение огней вечернего города, в чернильных водах реки. Вдалеке шумели едущие по мосту машины, пахло зимой.
— Знаете, Жень, за ту радость, в этих страшных пустых глазах, я бы отдала все, что тогда имела, — голос девушки дрогнул. — Но куклу он не взял, мама не разрешила.
Я молчал, понимая, что не время говорить.
— Я стала часто заходить к нему, после школы. — продолжила рассказ Нина, улыбаясь воспоминаниям. — Иногда мы гуляли в лесу, наш микрорайон, был на окраине, лес был близко. И он был первый человек, которому я могла рассказывать о своих мечтах.
Девушка улыбнулась своим воспоминаниям.
— Он слазил с коляски и мы валялись на траве, смотря в небо. Мы представляли драконов, замки, птиц, зверей. Иногда облака были похожи на лица знакомых людей. Придумывали истории, где мы, конечно, были главными героями.
Нина вздохнула.
— А в конце того лета, они с мамой уехали, — по губам девушки скользнула горькая улыбка. — И вдруг оказалось, что этот мальчик, был намного более интереснее, чем другие, здоровые. Для них лес был всего лишь кучей деревьев, облака белыми комками на небе, с дождем или без. Девочки, с которыми я вроде бы как дружила, тоже были не лучше. Только и мерялись, у кого лучше кукла и дороже. Тогда то я и стала писать стихи, чтобы хоть где-то выразить то, что хотела бы сказать этому мальчику.
Голос девушки в конце зазвучал глухо. Я не решался прервать ее рассказ. Мне казалось каким — то кощунством, что-то сейчас говорить, комментировать.
— Я стала больше оставаться одна, — продолжала Нина. — Беседы про тряпки, да про мальчиков нагоняли на меня такую тоску. А потом мы переехали сюда. Школу я заканчивала уже здесь. Я была новенькой, ко мне никто не лез, и это было хорошо. А потом я поступила в мед.
— Родители, наверно, не сильно одобрили? — осмелился я на вопрос.
— Да не так чтобы совсем против, но удивились. — ответила Нина. — Но они приняли мой выбор…
… И вот теперь Нина внимательно смотрела на меня, тоже видимо припомнив нашу вчерашнюю беседу.
— Расскажите
