Я же просто молчал, тихо сходя с ума от радости. Аня все улыбалась, глядя на меня.
— Давай вставай, — пихнула она меня в бок.
— Так сегодня же не надо? — спросил я, имея в виду нашу работу.
— Да. Но у меня еще есть, что поделать, — усмехнулась девушка.
Мы нашли в холодильнике пять яиц и Аня их пожарила. Никогда не думал, что буду так радоваться тому, как ест другой человек.
— Ну все, я побежала, — сказала она, глядя на часы.
— Нет, нет. Я сама дойду, — осадила она меня, видя, что я встаю. — Лучше приберись тут после вчерашнего, а то я это терпеть не могу.
— В смысле? — не понял я.
— В смысле, прибираться, — пояснила она.
— Так я в магазин хочу сходить, — сказал я.
— А, ну ладно. Только давай в темпе, а то мне еще нужно в общагу забежать, — распорядилась она.
* * *В состоянии эйфории я шел к дому, перебирая в памяти картины вчерашнего вечера. Время от времени мои губы сами растягивались в улыбке, и я ничего не мог с ними поделать.
Подходя к подъезду, я увидел Серегу, сидящего на спинке лавки. Он хмуро глядел на меня, играя желваками. Мне очень сильно захотелось быстро пройти мимо.
— Привет, — бросил я, проходя как можно дальше от него.
— Стой! — резанул слух его голос.
Он спрыгнул на землю с лавки, оставив на сидении грязные следы. С пол минуты он оглядывал меня, презрительно оттопырив губу.
— Что, трахнул ее? — вдруг спросил он, и в его глазах блеснула ненависть.
— Что? — опешил я.
— Я говорю, что чпокнул Аньку, а? — сквозь зубы выдавил он.
Мне в голову ударила волна гнева, руки сами собой сжались в кулаки.
— И что она нашла в тебе? — он пошел вокруг меня, бросая ядовитые реплики. — ботан, заучка хренов, лошара!
Я не мог, от удивления, выдавить ни слова. Челюсти свело судорогой.
— Наверное, она тебя просто пожалела. Ты же сам-то так бы и был лет до тридцати, если не до смерти, колокольчиком, — долетало сзади сквозь пелену его голос.
Он резко пихнул меня в спину, в сторону скамейки. Я от неожиданности перелетел через нее и рухнул в траву. Из глаз вдруг хлынули слезы обиды.
— Ой! Наше чмо упало! — издевался Сергей. — Что, больно?
Я поднялся и в какой-то заторможенности начал отряхивать одежду. Горячие слезы слетали со щеки.
— Ты что, урод, ревешь, что-ли? — он издевательски заржал.
— И ты с ней! — продолжал он. — Ну, впрочем, блядям-то по херу, ага?!
Его ржач стал еще больше.
— Сколько, хоть берет? — подошел он и толкнул в плечо. — Ты что, оглох?
Я не знаю, как это случилось, но я увидел как его зрачки, удивленно расширяются и мой кулак врезается ему в щеку. Его голову отнесло в сторону, а я не соображая ничего, ударил еще. Как раз в это время он поворачивал голову обратно (слаб был удар!) и получил точно в нос. Из ноздрей, как в замедленном кино, не спеша, потекла кровь.
Он взревел и, отбив, следующий удар, сам вмазал в ответ. Попав в плечо, он выругался и дал со второй. Как раз тогда, когда я пнул его по яйцам.
Не точно! Он охнул и, зарычав, кинулся на меня, сбивая с ног. Пакет с едой, итак уже изрядно порванный, полетел в сторону, и мы рухнули на землю.
Он извернулся и мне в грудь прилетело два удара. Дыхание пережалось, тут же посыпались удары по лицу. Сквозь туман я увидел летящий мне в лицо ботинок, уже стоящего на ногах противника, и только успел закрыться руками. Пнув еще пару раз по телу, он успокоился, и я слышал его тяжелое дыхание.
— Вот, урод. Курточку порвал, — он сплюнул несколько раз. — Вот гондон, твою мать.
Прилетело еще несколько сильных пинков, снова вышибая, только было восстановившуюся дыхалку.
— Слышь ты! — он несильно пнул меня еще раз в бок. — Чтоб больше со своей шлюхой мне на глаза не попадались! Вообще убью!
Ругаясь и сплевывая, он ушел. Я с трудом сел (да и то не сразу), схватился за лавку и попытался встать. Бок пронзила резкая боль, я со стоном рухнул обратно.
Посидев некоторое время на земле, я перебрался на лавку и перевел дух. Скрючившись, я отыскал пакет и побрел домой. Подъем по ступенькам оказался невероятно труден, как будто на Эверест забирался. Ключи от квартиры чудом остались в кармане, проверить их наличие там внизу я забыл. Трясущимися руками я еле открыл дверь и буквально ввалился в квартиру. Из зеркала в прихожей на него глянул избитый, весь в грязи незнакомец. Фингалов видно не было (пока не видно), но скула изрядно подпухла, нос болел, и кажется, шатался зуб. Из рассеченной брови на глаз стекала кровь, из-за чего глаз щипало немилосердно, и он отказывался видеть.
Но самое поганое — одежда. Джинсовка, только год ношеная, была изрядно вымазана в грязи, а из прорехи на рукаве выглядывал локоть.
* * *Тогда, наверное, и перемкнуло что-то в голове. Нет, он не побежал с ломиком догонять обидчика. Он вдруг понял, что большинство людей, такое же дерьмо.
Вспомнился отец, его лицемерное «Прости». Вид плачущей матери и выражение его, отца, лица, — нетерпение, досада и брезгливость. Хлопок двери и все. Отец даже не попрощался с ним, его сыном. Торопился…
И обеспеченная жизнь Жени кончилась, не начавшись. Ладно, хоть отец оставил эту квартиру, двушку, и им не пришлось мыкаться по родне и съемным квартирам.
Потом я узнавал, отец выбился в люди и уехал в Москву. Он был журналистом. И видно неплохим, но для меня, все равно, что мертвым. Никогда не прощу!
А мои одноклассники, тупое ненавистное стадо, как узнали, что моя мать — уборщица в этой же школе, так и насели скопом, обидно и унизительно подшучивая при каждом удобном случае. Еще, наверное,
