Говоря все это, он был бледен, и глаза поминутно вспыхивали, как тлеющиеся угольки, которые все снова загораются, не смотря на все старания их потушить. Чувствуя все это, он вдруг вскричал:
— О, старец с белой бородой, смотри вверх, Бога ищи, и да пускай Миродержец, рассеяв тьму сердца твоего, поселит в нем голубя… О, я буду кроток. Бейте меня огненными языками — со смирением буду слушать вас. Да, крепость теперь во мне, и в ясном спокойствии духа моего слышу приговор вечного Судии: «Человек, ты жил неправдой и из неправды восстали мстители твои в том мире и мстители- дочери в этом, и бьют тебя бичом, который свили из твоих злых дел». И далее голос слышу: «Человек, ты был жесток и зол, и вот дух зла в детях твоих; твой бог был — золото, и вот они, зная только этого бога, восстали на тебя, и так как чревоугодие и блуд были в тебе, то дом твой превратился в омут безбожия и разврата».
Едва он умолк, как раздался громкий, рыдающий голос:
— О, Серафим, Серафим!..
Он обернулся.
Анна Богдановна шла вдоль комнаты и сквозь пальцы ее рук, которыми она закрывала свое лицо, скатывались слезы.
— Какой огонь бросаешь ты в мой душу этими словами, и как ужасно думать, что твоими грехами и моя полна вся жизнь. Как раздирает это мое сердце!
Плачущая и дрожащая, она стояла перед мужем, и Серафим Модестович, печально глядя на нее, с необыкновенным чувством проговорил:
— Подруга дней моих, что будем делать? Печали — наш удел.
Он снова взглянул на дочерей.
— Что же до вашего суда надо мной, то принимаю его: он справедлив. Берите же все себе, и имения, и дома, и мешки золота. С пустыми руками ухожу я, безумный фабрикант, и с криком в сердце: «Помилуй, Боже». Скорее же в леса и степи, в общество зверей и птиц, и пускай горит на моем челе надпись: «Грабитель и убийца». Вы выгоняете меня из этого дома, но мне ли роптать, когда руки мои, смотрите, в крови.
Он протянул свои старые, дрожащие руки, показывая их дочерям, и потом обвел глазами своими залу.
— Прощай же, старый дом, дом разбоя, обид, смерти. Не увидит счастья в нем никто, и незримые, оскорбленные существа, блуждая по этим залам, будут наполнять его воплями и ужасом.
Глядя на дочерей, он вдруг закричал:
— Бледная смерть стоит здесь посреди вас, и вы будете казниться в муках совести, и с холодным страхом смотреть в ее страшные глаза.
Он быстро повернулся и пошел к двери.
IV
Просперо. Скажи, любезный дух, исполнил ли ты мои приказания на счет бури?
Ариэль. Во всех отношениях; я, как шквал, налетал на корабль короля — то на носу, то на корме, то на палубе — заставлял вспыхивать ужас.
ШекспирВсе молчали и переглядывались и, хотя почти на всех лицах были насмешливые улыбки, но глаза, — в особенности Зои и Тамары, — пугливо расширялись и с глубины их светился испуг. Тревога овладевала всеми и всем казалось, что последние слова изгнанного старика продолжают еще греметь и проноситься по огромным комнатам.
Один Леонид стоял в отдалении, всматриваясь в лица присутствующих — негодующий и, видимо, готовый разразиться бурей пламенных слов. На него посматривали с опасением.
— Ты слышала, что он сказал? — тихо проговорила Зоя, склонившись к Тамаре. — Смерть стоит здесь! Вот еще вздор. И все-таки это странно — почему старый болтун вздумал нас пугать этим?
Тамара не отвечала. С бледным лицом она смотрела на Леонида с таким выражением расширившихся глаз, точно ее что-то пугало.
— Тамарочка, ты бледна, очень бледна, и что ты так пристально смотришь на этого идиота?
— Видишь ли, Зоичка, — прошептала Тамара, продолжая смотреть в одну точку и похолодевшей рукой крепко сжимая ее руку, — вот стоит твой брат Леонид, но ты не верь…
— Что не верь?..
— Что это настоящий.
— Тамарочка, что с тобой? — в волнении прошептала Зоя и с лица ее сбежала краска.
— Да, за ним мне видится другой — чувственный, животно-страстный и безвольный, а этот меня пугает какой-то ужасной силой своей. Страшно то, что моментами мне кажется, что за этим стоит другой.
Зоя испуганно стала всматриваться в глаза Тамары, в то время как последняя, не отрываясь, смотрела на Леонида.
Общее молчание нарушила Анна Богдановна, которая поднялась и, с рыданьем в голосе, вскричала:
— Куда ушел мой бедный Серафим, куда ушел?
Она снова опустилась в кресло и зарыдала.
— Ах, мама, опять слезы, надоело это, — раздражительно проговорила Глафира. — Большая важность — в лес ушел. Пусть порезвится там немного, сделается холодно, он и вернется.
По губам Глафиры пробежал беззвучный, холодный смех.
— Я тоже думаю, — сказала Зоя с исказившимся, испуганным лицом.
Илья Петрович видел, что всем «не по себе» и потому с иронизирующим видом сказал:
— В крайнем случае, его можно будет отыскать и благополучно водворить в недра горячо любящей его семьи.
— Конечно, — откликнулась Глафира, а за нею Зоя и обе неприятно засмеялись.
От колонны отделилась фигура Евгения Филипповича. Сделав несколько шагов вперед и потом почему-то назад, он, к общему изумлению, сказал:
— Неладно в этом большом доме, неуютно, а потом будет страшно. Его голос звучать здесь будет всегда.
Зоя смотрела на мужа с несказанным изумлением и вдруг вскочила, охваченная злобой.
— Что ты за идиот такой и что этим сказать хочешь: неладно у нас, неуютно. Мне очень уютно в этом доме, устроенном роскошно и с комфортом и, если тебе неуютно, то виновата голова твоя — неуютно устроенная.
Проговорив последние слова очень резко и грубо, Зоя опустилась в кресло, а ее муж продолжал стоять, красный от стыда и растерянный.
— Признаюсь, я тоже не понимаю, что вы хотели сказать этим, — покровительственно проговорил Илья Петрович. — Может быть, пророчества Серафима Модестовича заставляют вас опасаться, что этот дом населится привидениями?
Он снисходительно рассмеялся.
Зоя и Тамара переглянулись и в глазах обеих сверкнул страх, а Евгений Филиппович проговорил, заикаясь и робко:
— Я давно слышал, что в этом доме блуждают какие-то тени, а теперь, с уходом оскорбленного хозяина, они подымутся и будут мстить.
— Ха-ха-ха! — с презрением рассмеялся Илья Петрович. — Как вы суеверны, однако. Все, что вы сказали, всецело относится к области фантазии.
— Как ты смешон! — вскричала Зоя тем с большей злобой, что слова мужа еще более вызывали в ней ее пугливые опасения и страх. — Мне стыдно за тебя. И что ты так разболтался сегодня!
Наступило неловкое молчание.
Все переглядывались глазами, в которых выражалась какая-то тревога, и прислушивались к чему-то. Всем казалось, что в комнате присутствует кто-то
