— Да, немножко, — ответил Капитон и вдруг захохотал.
Смех его внезапно оборвался и, сделавшись вдруг чрезвычайно серьезным, он проговорил:
— Я вдыхаю в себя женщину, чувствую аромат розового женского тела, уплываю в розовом на качелях, и иголки розовых поцелуев пробегают в теле моем, образуя пурпуровую звезду в душе.
Окончив это, он стал смотреть на Анетту с улыбочкой, которая как бы говорила: «Здорово сказано — а!»
— Ха-ха ха! — захохотала она, откидывая голову. — Звезда в душе пурпуровая, поцелуи розовые, и на розовых качелях укачиваешься, — счастливец. Только вот, хоть тресни, ничего не разберешь.
Капитон с серьезным видом отвечал:
— Мы, декаденты, не заботимся, чтобы нас понимали, и когда говорим — летим, обоняем фразы свои, как цветы, видим их образы. Твой розовый язычок — колокольчик души твоей и немного глуп, но, когда он в моих губах, то говорит, как умный декадент — ощущениями, пробегая бархатными поцелуями во всем моем существе.
В это время девица, сидя близ круглого стола, на котором стояла шкатулка, наполненная ассигнациями и золотыми монетами, держа над своей головой несколько бумажек, громко сказала:
— Котик мой, подари мне это.
Капитон смотрел на нее, прищурив глаза и с хитрой улыбочкой.
— Бери деньги, — решительно ответил Капитон и захохотал. — Мой папашенька блуждает в лесу и деньги для меня теперь — щепки. Вот чудак, в небесах он отыскивает теперь Хозяина и в своей голове — ответа, зачем копил деньги. Молчит Хозяин, смотрят загадочно и безмолвно глазки небесные — звездочки. Вот в уме моем и застучал молоточек: все суета сует, мудрец и дурак — одинаковые шуты под небом и потому во мне и запылала блудница в красном, и засмеялась лунным, и жизнь моя — оргия на мешках с золотом.
Лицо его стало серьезным, глаза расширились и стали дикими и, закидывая голову на спинку кресла, он вдруг воскликнул:
— Все в могиле будем!
Воцарилось молчание.
— Так подари и мне, — воскликнула вдруг другая девица, шелестя в воздухе выхваченными из шкатулки бумажками. — Вот это можно?
— Бери, — глухо проговорил он, продолжая расширившимися страшными глазами смотреть в потолок.
— Что ты так страшно смотришь? — испуганно спросила Анетта.
Он не отвечал. В душе его происходила работа, но, так как он очень много пил, то мысли его принимали вид картин, образов, очень близких к видениям и часто очень мрачных. Анетте стало скучно. Она выбрала из шкатулки пачку ассигнаций и проговорила:
— Ты очень добрый и я не хочу этим злоупотреблять. — Она положила деньги в карман. — Но мне опять нужно заплатить модистке, а ты очень богат и потому…
Она что-то ему прошептала.
— Хочешь?
Он продолжал сидеть неподвижно, на исхудалом лице мучительно дрогнули какие-то нервы и, глядя вверх, он проговорил таким голосом, точно вместо него говорил кто-то другой:
— Да, надо чувствовать, что купаешься в красном, а уплываешь в фиолетовом.
Анетта слегка вздрогнула, но, желая попасть в тон его мыслей, все-таки с улыбкой сказала:
— А лунное будет нашим прохладным опахалом.
Он удивленно посмотрел на нее.
— Да, это идея… Только…
Он стал испуганно смотреть в одну точку.
— Да что с тобой? — воскликнула Анетта.
— В этом доме наши воздушные гости.
— Опять?
Лицо Капитона сделалось страдальческим и, когда он стал говорить, то от его глаз ко рту задвигались какие-то больные нервы и голос сделался плачущим.
— Папашенька и брат наводнили этот дом невидимыми существами, и в моем уме, посреди красного сияния, развертываются черные знамена и из-за них маленькое личико с рожками, и так хохочет.
Он снова стал смотреть в потолок.
— Ты, котик, поменьше бы пил, — сказала Анетта.
Какая-то девица тревожно проговорила:
— Нет, в этом доме невидимые существа.
Капитон продолжал смотреть в одну точку.
— Но там, за гробом, духи или пустота — вот вопрос. Я часто стал думать об этом.
Он вдруг повернулся к присутствующим и заволновался.
— В этом доме невидимые музыканты. Они поют, играют, хохочут, воют.
Девицы испуганно поднялись.
— Музыканты?
— Да, астральные люди, — ответил он.
— Что? — воскликнула Анетта.
— Существа, невидимые глазами.
И он с полной уверенностью сказал:
— Без сомнения, они и теперь здесь.
— Ты пугаешь нас, — сказала Анетта.
— Человечки эти из могил? — послышался чей-то вопрос.
— Конечно, — уверенно ответил Капитон и, подойдя к столу, выпил несколько рюмок одна за другой какого-то крепчайшего напитка и опустился в кресло. Голова его закружилась и голос сделался жалобным и тоскливым.
— Когда я в розовом блаженстве, они часто тревожат меня, делают стуки, шевелят одеялом, трещат, точно маленькие косточки ломают. В такое время, когда душа замирает в трепетании, с того света смотрят шпионы — прошу покорно. Знаю, что они здесь прохаживаются, но не хочу их знать… Вот, слышите?
Он поднял палец над головой и стал прислушиваться, и это так подействовало на девиц, что все они замерли на месте, стараясь уловить какие-то звуки. Вдруг всем показалось, что посуда зазвенела, бутылки качнулись и над столом пронеслось что-то темное и бесформенное.
Охваченные ужасом, все продолжали стоять неподвижно.
— Этот дом заколдован! — вскричала одна из девиц и бросилась к двери. Вслед за ней побежали и другие.
— Нет, нет, нет! — кричал Капитон, становясь у дверей и стараясь их удержать. — Да, эти господа здесь квартируют, но мы будем пить. Я окружен шпионами. Мысль, что они смотрят, часто рассеивает всякое веселье в душе моей. Знаете ли, до чего это страшно: иногда мне хочется убить себя. Вот отчего будем пить и танцевать канканчик: черно-холодное уползает и в душе развевается пурпурно-солнечное. Танцуем.
Он шагнул к середине комнаты, но девушки, расхватав из шкатулки деньги, с визгом и писком убежали. Посмотрев вокруг себя и никого не видя, Капитон задрожал от страха и, чтобы рассеять страх, подошел к столу и стал пить различные ликеры — рюмка за рюмкой. Шатнувшись от опьянения, он налил бокал шампанского и поднес уже его к своему рту, как вдруг увидел руку, протянувшуюся со своим бокалом к его.
— Твое здоровье!..
Бокал зазвенел и, выпав из его рук, снова зазвенел, разбившись в куски. Ноги Капитона подкосились и он стал падать.
II
— Ты мой бог, мой кумир, — говорила Зоя, стоя посреди огромной, слабо освещенной залы и целуя Тамару. — Твоя красота влечет и ослепляет. Когда я на тебя смотрю, внутри меня зажигается огонь и искры его наполняют струнным оркестром грудь мою. Губы мои поют поцелуи, поцелуи-молитвы, и они такие страстные, как крики темной бездны. Какая ты красавица! Небо смеется в глазах твоих и упоительная отрава в твоих губах. Мой бог!
С последним восклицанием, Зоя обвила руками шею своей подруги и голова Тамары упала на ее плечо. Лицо последней отличалось теперь какой-то прозрачной бледностью и черные глаза, казалось, сделались еще больше.
— Ты меня всегда так пугаешь. Оставь!
Зоя дико смотрела на нее и вдруг стала испуганно смотреть в
