В последний раз, когда я была здесь с бабушкой, я тихонько шла за ней, увешанная корзинами с покупками. Она говорила, что мы не должны привлекать внимания и что живых нужно опасаться: «Бойся козла спереди, лошади – сзади, а живых – со всех сторон».
От мыслей о бабушке начинает ныть сердце, в животе я чувствую пустоту. Когда она вернётся, я расскажу ей, как мы благополучно прогулялись по рынку с Сальмой. Может, нам и не стоит так остерегаться живых. Может, в будущем у нас всё изменится.
– Тут работает моя сестра. – Сальма подводит меня к большой лавке, затенённой длинными струящимися шелками, и я вижу перед собой улыбающуюся полную женщину – взрослую копию Сальмы.
– Привет, я Айя. – Её взгляд пробегает по моему старому шерстяному платью и переднику. – Тебе, наверно, очень жарко во всём этом. Я сделаю вам холодный мятный чай, а ты пока осмотрись.
Она скрывается где-то за шторами, а Сальма тем временем ведёт меня вдоль вешалок, берёт платья и прикладывает к моему подбородку.
– Ты должна примерить вот это.
Она протягивает мне длинное зелёное платье, в тон моему новому платку, и я снова вспоминаю Нину. Ткань мягкая и совсем невесомая, а вокруг во́рота сплетается орнамент из блестящего бисера.
– О да. – Айя появляется с подносом в руках, на нём три стакана холодного чая и финики. – Как специально для тебя сшито.
– Какое красивое. – Я смотрю на платье в нерешительности. Оно кажется таким воздушным.
– Давай. – Сальма подталкивает меня в сторону примерочной. – А пока ты меряешь, я сбегаю куплю шебакию.
К тому времени, как Сальма возвращается, я уже чувствую себя восточной принцессой. Я пью сладкий мятный чай, пока Айя расписывает мою руку хной. Платье – как прохладный ветерок по коже, а бисер ловит свет и блестит, как капли росы.
– Ты выглядишь совсем по-другому. – Сальма улыбается, протягивая мне печенье в форме цветка, посыпанное кунжутом. – Ты должна купить это платье.
Согласиться с ней несложно. Я выбираю ещё один платок, для бабушки – чёрный, с огромными красными цветами и длинными золотыми кисточками. Улыбка расползается по лицу, когда я представляю себе, как они покачиваются, пока Ба танцует среди мёртвых.
Я расплачиваюсь за платье и шарф и хочу собрать свои старые вещи, чтобы отнести их домой. Но тут Айя замечает, что они никуда не годятся, кроме как в костёр. Сердце сжимается, но я избавляюсь от этого чувства и оставляю платье и передник у Айи.
Следующие несколько часов проходят как в волшебном сне. Переполненная энергией рынка, я почти забываю о том, что Ба ушла и что мне нужно провожать мёртвых. Я не только выгляжу по-другому – я чувствую себя совсем другой. Но слишком уж рано солнце садится за рыночные навесы, проливая сквозь них ярко-оранжевый свет. Сердце отчаянно стучит, когда я понимаю, что целый день не появлялась дома. Бенджи, наверно, страшно голоден.
– Мне пора, – говорю я, чувствуя, что задыхаюсь: реальность снова наползает на меня. – Спасибо, что показала мне тут всё.
– Не за что, – улыбается Сальма. – Я волновалась, когда шла к тебе, но всё вышло просто отлично. И ты такая хорошенькая в новом наряде.
Краска заливает мои щёки. Ещё утром Сальма и её подруга называли меня уродливой ведьмой, а сейчас она говорит, что я хорошенькая. Так приятно думать, что, хоть я и в некотором роде Яга и вообще мертва, я всё же могу сойти за обычную девочку. По крайней мере, пока я рядом с избушкой.
– Готова поспорить, Ламья, моя подружка, даже не узнает тебя. – Глаза Сальмы светятся. – А хочешь, приходи завтра в мой риад, посмотрим, узнает или нет?
– Риад? – переспрашиваю я.
– Мой дом. С садом посередине. И с бассейном. – Сальма указывает на большие, яркие дома на краю рынка. – Я живу вон в том, розовом. Ламья обычно приходит после завтрака. А ты сможешь прийти?
Я стою с открытым ртом. Поверить не могу, что меня пригласили в обычный дом, где живут обычные люди. Именно об этом я мечтала, сколько себя помню. Но разве я могу пойти? Я ведь даже не знаю, что произойдёт сегодня вечером и где я окажусь завтра.
И всё же я не в силах отказаться.
– Приду, если смогу.
Я улыбаюсь, киваю на прощание, поворачиваюсь и бегу по рыночным улицам в сторону дома. В голове мелькают картины, вызывающие смутное чувство вины: если сегодня вечером мне удастся вытащить бабушку из мира мёртвых, быть может, и она, и избушка будут так мне благодарны, что с радостью позволят сходить в гости к Сальме. Может, они поймут наконец, как сильно я не хочу быть Хранителем, и вся моя жизнь изменится. Я всё равно буду привязана к избушке, но, быть может, мне подарят больше свободы: например, отходить от забора, насколько смогу, дружить с живыми, а может, даже самой выбрать судьбу. Улыбка на моём лице всё шире: впервые с тех пор, как я узнала, что мертва, я могу представить себе будущее, в котором я счастлива.
Вверх тормашками
Я слышу отчаянное блеяние голодного Бенджи ещё задолго до того, как приближаюсь к избушке. Чувство вины пронзает грудь, и я, спотыкаясь, взбегаю на крыльцо и пытаюсь не обращать внимания на угрюмые окна и отвратительную дыру возле чулана для скелетов.
Пока я болталась туда-сюда по рынку, делая вид, что я – нормальная живая девчонка, Бенджи сидел голодный, избушка разваливалась, и никто не готовился к проводам. Великий цикл, вероятнее всего, сбивался, а мёртвые души исчезали в мире живых. И всё из-за меня. Чувство вины перерастает в гнев и разочарование: я и нескольких часов не могу выделить самой себе, чтобы всё вокруг не рухнуло.
Как только я открываю входную дверь, Бенджи несётся ко мне и тыкается мне в колени, а Джек бросается на меня, визжит и каркает так, будто меня не было сто лет.
– Всё в порядке, я дома!
Я складываю руки над головой, чтобы защититься, но Джек бьётся о мои плечи и локти. Он цепляется когтями за рукава платья и вытягивает из ткани тонкие нити. Клювом он пытается просунуть мне в ухо какую-то еду, но запутывается в моём новом платке, и я вижу, как что-то красное и тягучее капает на зелёную ткань.
– Вон отсюда! – Я со всей силы отталкиваю его.
Джек остервенело хлопает крыльями, делает
