Настал миг – и дрожь под ногами вдруг затихла, топот сменился ропотом, и вот уже невидимый табун, звеня подковами, бросился обратно вверх, нам навстречу. Как раз в эту минуту мы достигли площадки у двери на шестнадцатый этаж. Места здесь было в обрез, не развернуться, зато с красотой все в порядке: слева от нас – гобелен с пшеничным полем, справа – панно с дубовой рощей, прямо над дверью – барельеф с тремя богатырями анфас.
– Стоп! Носилки опустить! – быстрым шепотом скомандовал Вилли Максович. – Кру-гом! Носилки под-нять! Иннокентий, слушай приказ: ты сейчас ведущий, а я ведомый. Ясно тебе? Тогда вперед! Да нет же, не туда, о господи, наоборот! Вперед – это бывшее «назад»! Видишь богатырей? Курс на Добрыню, пошел, пошел…
Носилки ткнулись мне в поясницу, и я постиг нашу новую тактику движения: раньше на трудных участках меня энергично волокли, теперь будут энергично подталкивать. Старик не миндальничал, обучая новобранца на бегу. За каждую оплошность или заминку я без предупреждения получал тычок пониже спины и довольно быстро усвоил, как можно открыть дверь пинком, почти не снижая темпа.
В режиме «пинок – пробег – пинок» мы преодолели несколько светлых залов, которые соединялись друг с другом длинными полутемными переходами. Я так и не понял, для чего эта пустынная роскошь предназначалась. Для официальных приемов? Для тайных аудиенций? Для хранения дипимущества? Мы проносились вдоль ярких стеклянных витрин, набитых хрусталем, напольных китайских ваз в человеческий рост, опаловых колонн, уходящих к потолку, рыцарей на подставках черного дерева, старинных кресел с бархатной обивкой и золочеными ножками, ультрамодерновых кресел, состоящих из одних гнутых металлических трубок, и еще непонятно какой эпохи кресел, спрятанных за бесформенными белыми чехлами.
Порой нам встречались и препятствия. Один раз мы с трудом сумели протиснуться между двух одинаковых памятников с надписью «Ганди» на постаменте (оба Ганди задумчиво извлекали из бронзовой пятки занозу). Другой раз нам пришлось форсировать огромный круглый стол, который, к счастью, состоял из двух полукруглых. А еще через несколько секунд я услышал: «На пол, деточка! Живо! Отползаем!» – и мы вместе с носилками плюхнулись на паркет.
Едва мы укрылись за пыльной кромкой багровых портьер, как мимо нас с железным бряцаньем пробежали человек сорок кирасир в высоких меховых шапках и блестящих доспехах поверх длиннополых кафтанов. Кроме сабель и копий, отряд был экипирован вполне современными карабинами. «Что за маскарад?» – шепотом спросил я, когда ряженые скрылись из виду. «Охрана здешняя, – тихонько рассмеялся Фишер. – Ее, наверное, сняли с какой-то церемонии. Эти их латы – одна видимость, плевком прошибешь. Лучше бы на них были нормальные бронежилеты. Повезло им, дуракам, что мы с тобой ненастоящие террористы…»
Через галерею, щедро украшенную мозаикой цвета триколора, мы сразу угодили на служебную лестницу – еще более узкую и крутую, чем предыдущая, но без пафосного мрамора, дорогих гобеленов и тревожного топота за спиной. Здешний бег был почти комфортным, так что мы заметно снизили скорость. Шесть лестничных пролетов подряд никто не наступал на пятки, не подстерегал впереди, не выскакивал наперерез. Мои подошвы не скользили, мумия вела себя скромно, воспитательные тычки от Вилли Максовича прекратились. Я восстановил дыхание, даже слегка расслабился – а напрасно.
Коридор, куда мы вырулили после нашего марафонского спуска, должен был, по прикидкам Фишера, оставаться безлюдным еще минут восемь или даже десять. Но в расчеты, похоже, вкралась ошибка. Ни безлюдным, ни тем более тихим это место уже не было.
Наоборот! Дальний конец коридора оказался обитаем. Оттуда на нас шумною толпою надвигались граждане в строгих черных пиджаках, из-под которых, впрочем, были видны яркие рубахи с отложными воротничками. На головах у всех красовались темно-зеленые конфедератки… Хотя нет, не у всех: один был без головного убора, в обычной рубашке под пиджаком и при галстуке. И он-то как раз с видом радушного хозяина увлекал процессию вперед, точнехонько нам навстречу. «Подонжай за мнон, до пана, – донеслось до меня. – Тераз пшейдземы до ядальни, абы есьць».
– Вот дерьмо! – шепотом выругался Вилли Максович. – Поляки! Как их сюда занесло? С третьего терминала есть же другой путь…
Я машинально попятился, но получил от Фишера тычок носилками.
– Куда?! Назад тем более нельзя! Те уже близко, слышишь?
И я услышал: тяжкие удары подошв о паркет, стон потревоженных витрин, неразборчивое, но грозное гуденье голосов. Все эти звуки, умноженные эхом, катились за нами по пятам, сливаясь в гул горного обвала. Стадо неслось, не разбирая дороги. Высоко над нашими головами что-то брякнулось с металлическим грохотом. Через миг бряканье удвоилось. Бедный Ганди! Бедный Ганди!
– Вперед! – зашипел старик мне в затылок. – Вперед, ну!
– А поляки?
– Не твоя забота! Беги и ори! Пошел, пошел, пошел!
Носилки больно ткнули меня в поясницу. Подчиняясь, я сделал один робкий шажок вперед, потом другой шажок, побольше, затем еще, еще, а там уж меня захлестнула и понесла великая инерция бега – чувство, что не ноги принадлежат тебе, а ты им, и если вдруг твоя голова взорвется, ноги не прекратят движения…
Следующий отрезок моего личного времени – то ли минута, то ли все десять – странным образом потерялся, начисто выпал из реальности, словно бы его нарисовали карандашом на листе бумаги и тщательно, секунда за секундой, стерли резинкой. Казалось бы, я только что мчался прямо на толпу ошалевших конфедераток – и вот я уже еду в каком-то тряском фургоне, где сильно воняет гарью и лекарствами. По левую руку от меня – иконостас, по правую – носилки с мумией и нашими пожитками, а впереди меня Вилли Максович крутит баранку и поет: «И снится нам не рокот танкодро-о-о-ома-а… А снится нам шпана, шпана у до-о-ома-а…»
– Мы где? – тупо спросил я.
– Уже проехали Зубовский, – откликнулся Фишер. – Не бойся, Иннокентий, «хвоста» нет, оторвались. У пионерчиков, надеюсь, и без нас проблемы. Хоть на полчаса, но их задержат. Международный конфликт – дело нешуточное… «Зеле-е-е-еная, зеле-е-е-е-еная шпана…»
– Международный?
– Ну да, Польша же суверенное государство, член ООН и все такое. Кому же понравится нападение на официальную делегацию? Да еще вместо обеда! Я, конечно, не оглядывался и глаз на затылке у меня нет, но уж звуки драчки ни с чем не спутаю, особенно если стенка на стенку… А сейчас, наверное, и эти, шуты гороховые в кирасах, к ним присоединились. Даже жаль, что такое веселье нам приходится пропускать. Помню, зимой сорок второго, когда мы под Путивлем отбили у гансов целый обоз французского коньяка, Сидор Артемыч дал приказ уничтожить, но забыл уточнить как…
– Вилли Максович, погодите, пожалуйста. – Я потер лоб, пытаясь вернуть на место хотя бы крупицу воспоминаний.
Ну же, ну! Нет. Никак. Конфедератки, отложные воротнички, орлы в петлицах, удивленные
