Кратос подошел к нему, заставляя Атрея забыть о грусти и вернуться в мир, требующий его внимания каждую минуту.
– Отец?
Он протянул отцу мешочек с пеплом. Это было последнее мгновение, когда он дотрагивается до праха матери. Мальчику показалось, как будто он прощается с ней навсегда.
– Нет. Сделаем это вместе, – сказал Кратос. – Она бы этого хотела.
В своей жизни Кратос видел гораздо больше смертей, чем мог бы себе представить любой человек. И все же эта потеря потрясла его до глубины души. Боги не должны испытывать таких чувств. Боги никогда не поддаются человеческим чувствам.
Потянув за ремешок, Кратос развязал мешочек и поровну высыпал прах в ладони сына и в свою ладонь. Вместе они протянули руки, и останки матери Атрея и жены Кратоса унеслись по спирали, развеянные холодным ветром, в котором снова закружились снежинки.
Никто из них ничего не говорил, оба думали о своем. Никакие слова не передали бы то, что они чувствовали в это мгновение. Когда-то Кратос и не предполагал, что жизнь приведет его сюда. Сам того не осознавая, он положил руку на плечо Атрея и привлек его к себе. Атрей отвернулся, сдерживая слезы. Ему захотелось что-то сказать, и даже нашлись слова, но он сдержался, испугавшись, что дрожащий голос покажет, насколько он слаб. Ему хотелось сдерживать свои сокровенные чувства, как это делал отец. Он же бог, и должен вести себя как бог, хотя ему еще столько предстоит узнать и понять о своем месте в этом мире.
Поэтому мальчик просто стоял и разглядывал обширное кладбище великанов, уходящее до самого горизонта.
– Великанов и правда больше нет. Теперь нам нечего тут делать, – сказал он, сдерживая грусть.
– Да. Идем. Мы сделали, что должны были сделать. Оставим это позади, – сказал Кратос.
Атрей нехотя отошел от обрыва. Ему хотелось задержаться, оставаться частью воспоминаний о матери, насколько это возможно. То, что они уходят, казалось в какой-то степени предательством, но он понимал, что никакого смысла в этом нет. Они должны повернуться и начать свой путь обратно.
Следующие несколько часов они тщательно прокладывали путь среди скал. У каждого было о чем подумать.
– Значит… раз мама была великаном, то и я полувеликан-полубог, – наконец сказал Атрей.
– И еще смертный, – добавил Кратос.
Мальчик озадаченно посмотрел на отца. Что все это значит? Как он должен жить? И что за судьба, которая ожидала его по мнению матери?
– Да. Но я все же не понимаю… Мое имя на стене… Мама назвала меня Локи.
Атрей остановился, и Кратос остановился рядом с ним.
– Великаны называли меня Локи? Таково должно быть мое настоящее имя?
Это имя пробудило в Кратосе далекие воспоминания.
– Мать хотела назвать тебя так при твоем рождении. Может, успела сказать своему народу.
– Но почему? И как так вышло, что меня назвали Атрей?
– Так решил я. Атрей был самым храбрым воином во всей Спарте. Я хотел почтить его память, назвав его именем своего сына. Теперь-то я понимаю, почему твоя мать так охотно согласилась – ее родичи не должны были узнать о тебе. И она намеренно велела мне уничтожить защитную руну в лесу, чтобы мы отправились в этот путь, на многое открывший нам глаза.
– Но зачем?
– Этот вопрос мы отложим. Сейчас идем домой, сынок.
Мидгард
Эпилог
Под конец следующего дня, в меркнувшем вечернем свете, Кратос с Атреем перешли по мосту Биврёста из Ётунхейма в Мидгард. Оказалось, что озеро в кратере покрылось льдом, и случилось это вскоре после их последней битвы. Труп великана окутал толстый слой снега.
Как объяснил Мимир, в результате смерти Бальдра на Мидгард, по всей видимости, опустилась зима Фимбулвинтер – несмотря на то, что согласно пророчеству до нее оставалось еще не менее ста обычных зим. Но из-за их вмешательства в дела местных богов все пошло вверх дном и пророчества уже начались сбываться. Три года без лета окажутся суровым испытанием для здешней земли. Всем лесным тварям придется прятаться от непогоды или впадать в спячку до тех пор, пока снег в замерзших лесах не растопят теплые весенние ветра.
Но те же ветра принесут и кое-что еще.
Кратос с Атреем продолжали идти несмотря на усилившийся холод, и совершали переходы в основном ночью, при свете луны, а днем прятались, чтобы не попасться на глаза разным злобным тварям и тем, кто их мог разыскивать. Спустя какое-то время они добрались до покрытого снегом леса, с которого открывался вид на их долину. Вдалеке виднелся их дом, уютно расположенный между двумя снежными холмами.
Атрей посмотрел на небо.
Высоко над деревьями лениво кружили Хугин и Мунин. Отец и сын, скрытые под густой растительностью, терпеливо выжидали.
Атрей медленно наложил тетиву на лук и направил его вверх; отец спокойно, но уверенно, перевел лук вниз.
– Я могу попасть в них, я точно не промахнусь, – сказал мальчик.
– Стоит попасть в одного, и другой поймет, что мы здесь, – произнес висевший на поясе отца Мимир.
По возвращении в Мидгард Кратос собирался оставить голову у гномов, но Мимир удивил его тем, что попросил взять его с собой. Есть-пить он не просил, да и к тому же мог пригодиться в роли советника в этой негостеприимной земле, так что Кратос согласился.
– И что нам теперь делать? Мне холодно, и я проголодался, – сказал Атрей.
Кратос задумался. Они могли бы проникнуть в дом под покровом ночи, хотя никто из них не хотел лишний раз оставаться под открытым небом в такую непогоду. Вдруг Кратосу показалось, что за ними наблюдает сама Лауфэй, а в следующее мгновение послышался шум крыльев, и на воронов над их головами набросился кречет, прогнавший пернатых приспешников Всеотца, которые с громкими недовольными криками улетели на север. Это была знакомая им Йофи.
– Теперь путь свободен, – сказал Атрей.
Осторожно выбираясь из укрытия, мальчик зацепился за корявые ветки тушей барсука, которую нес на плечах, недовольно сбросил ее и сердито дернул, удивляясь тому, что его вывел из себя такой пустяк.
– Ты прав. Птица матери знала, что мы должны вернуться, – сказал Кратос.
– Я знал, что мама нас не бросит. Теперь она будет защищать нас от соглядатаев Одина.
Так они вернулись домой.
Но Атрею казалось, что их дом уже никогда не будет прежним. При виде знакомой хижины душу его вновь охватили грусть и тоска. Здесь больше нет матери, а он уже не тот мальчик, который когда-то уходил отсюда. И никогда не будет им после всего того, что они пережили вместе с отцом. Впереди его ожидает совсем другой путь, не тот, о котором они говорили с матерью перед ее смертью.
Но последует ли он по пути отца? И станет ли тем, кем был его отец?
И, что важнее всего, выберет ли он добро, отказавшись от зла? Неужели все так просто?
