Да, здесь, в Академии, все считали его сыном декана, но Ронни не раз подчеркивал: «Он мне не отец». Конечно, не отец. Отцы так не поступают.
– Кхх… – пронесся по преподавательской столовой скрежет, и я удивленно уставилась на собственную руку.
Хм… А когда я когти выпустила? А что это за борозды на гладкой столешнице? А за порчу имущества ректор прибьет на месте или заставит отрабатывать? А может, плюнуть на условное освобождение из-под стражи и переквалифицироваться в карающего ангела?
От размышлений отвлек смех Григоровича.
– Слушай, ведешь себя так, словно тебе есть дело до драконов.
Я медленно втянула бритвенно-острый маникюр, распрямилась и безмятежно-широко улыбнулась.
– Твоя правда.
Встала, раскрыла крылья и полетела знакомиться с новеньким.
– Прошу прощения, мы не были представлены, – вежливо начала я, протягивая Дугласу Гаю Кьяри руку. – Марсия Браун, местная госпожа гарпия, ужас дисциплины, политическая преступница на условном сроке.
Кьяри не оставалось ничего, кроме как оторвать пятую точку от стула и встать, дабы поприветствовать меня. Перехватив широкую ладонь, я дернулась к нему, обвила шею свободной рукой и смачно поцеловала в губы.
О, вы бы слышали эту обалдевшую тишину, возникшую в столовой. Слушала и слушала бы. Жаль, некогда.
Оттолкнув растерявшегося великана, я величественно оглянулась на притихших преподавательниц, обнаружила еще парочку молоденьких аспиранток, невесть когда подсевших к столику братьев, и кокетливо похлопала глазками.
– Все, дамочки, он осквернен. Может, даже… отравлен.
Уходила, точнее, улетала, нога-то еще болела, под перекрестными взглядами. Они прожигали мне спину, сверлили затылок, щекотали нервы. Уже в дверях оглянулась, чтобы насладиться эффектом.
Дуглас Гай Кьяри стоял с таким выражением лица, словно кто-то только что треснул его по лицу тухлой скумбрией. Григорович маскировал безудержный смех попыткой сделать глоток остывшего чая. Женский состав выступил единым фронтом и клокотал от ярости. А вот Эрг подчеркнуто не смотрел в мою сторону.
И это задело больше всего.
Глава шестая
Горячий скандал
Хорошая шутка – отличный способ создать нужный темп лекции. По опыту знаю, что от любого, даже самого-самого увлекательного повествования, аудитория через какое-то время устает, внимание притупляется. И только удачная шутка способна встряхнуть студентов и вернуть интерес к рассказу преподавателя.
Но сегодня мне шутить не хотелось. Сегодня я решила подтвердить репутацию «коварной гарпии» и встала на тропу войны.
– В чем дело, госпожа Браун?
Ректор испытующе воззрился на меня, кинул быстрый взгляд на притихшую группу приведенных в его кабинет третьекурсников, сделал выводы, нахмурился.
«Восстание?» – прочла я в его глазах.
– Открытый урок! – сообщила, улыбкой сигнализируя: «Все верно».
Ректор вернул улыбку.
Думаю, даже два голодных крокодила не могли улыбаться друг другу более выразительно и так красноречиво.
– Не положено! – взъярилась секретарша, прерывая демонстрацию недружелюбных оскалов.
– Пускай… – махнул рукой Белозерский, отчетливо понимая, что в противном случае я буду таскаться за ним по Академии круглые сутки.
Кабы он знал, чем дело обернется…
– …это была суровая зима. Такая суровая, что мужики не брились, а бабы не улыбались, – вещала я страшным голосом. – Голод толкал на безумства, заставлял людские глаза гореть звериным огнем…
– Хорошая попытка, госпожа Браун, – перебил ректор, размашисто подписывая поднесенные секретаршей бумаги, – но у Академии нет средств.
Ладно, господин Белозерский. Зайдем с другой стороны.
– Камаль, а поведайте-ка нам про бунт магических винтовок.
Студенты дружно подвинулись, давая возможность ледяному демону встать. Камаль звучно откашлялся, и в приоткрытую дверь ректорского кабинета влетела маленькая вьюжка.
– Март 1857 года. В ответ на команду «Скуси патрон» полк туземной пехоты отказался повиноваться офицерам и поднял бунт. Причиной тому стало новое вооружение, поступившее накануне, – знаменитые магические винтовки, первая попытка синтеза магии и технологий, патроны к которым оборачивались в специальную бумагу, пропитанную смесью говяжьего и свиного жира. По слухам, эту оболочку полагалось надрывать зубами, прежде чем вставить патрон. Именно это обстоятельство повлекло за собой полковой бунт: ирканцы не ели мясо животного происхождения, каборы считали коров священным символом. С этого ничтожного пустяка и началась самая драматическая волна восстаний и казней.
Под конец ответа ледяного демона ректор стал напоминать сугроб с торчавшей из него макушкой, но даже теперь его лицо выражало не больше эмоций, чем миска с клейкой массой, что подал утром повар под видом молочной каши. Крепкий орешек.
– Спасибо, Камаль, – процедила я, обдумывая, каким словесным тараном воспользоваться далее, чтобы пробить броню упрямого ректора.
К счастью для последнего, именно в эту секунду раздалась приглушенная трель звонка, сигнализирующего о конце занятия, и моя группа потянулась к выходу из приемной.
Ничего-ничего, завтра с первокурсниками повторю попытку. А не получится повлиять на ректора, стану преподавать в столовой. А что? Кто-то же должен промотивировать этих поваров-криворучек.
Пока я обдумывала стратегию, Белозерский ужом выполз из сугроба, небрежным жестом смахнул налипшие снежинки. Секретарша лениво листала модный журнал с огромной рекламой сумок через плечо от фирмы «Че! Че!», но все изменилось, когда в приемную вошел статный мужчина.
Невысокий, худой, с аляповатой серебряной тростью, зажатой под мышкой, незнакомец походил на денди из прошлого века. Довершали сходство гладкое лицо, крохотные, словно нарисованные фломастером усики, дорогой костюм и перчатки из кожи какого-то зверька. Маленького, беззащитного, убитого ради этих перчаток.
Мазнув по мне презрительным взглядом, незнакомец ворвался в кабинет ректора и прямо с порога заявил:
– Я требую объяснений.
Короче, не везло в тот день Белозерскому. Крупно не везло.
* * *Из ректорской приемной я полетела в деканат, рассчитывая по-быстрому заполнить журналы, расписаться за лекцию по технике безопасности, которую отродясь никто не проводил, а потом рвануть к себе в комнату. Конечно, сперва следовало спуститься в преподавательскую столовую и попытаться впихнуть в себя очередной несъедобный шедевр, но… зачем? Гораздо проще ограбить дракона, хранящего подношения студентов в нижнем ящике стола.
Моя жадность боролась со здравым смыслом, уверяя, что в этом бардаке драконище и не вспомнит о трех шоколадках, когда нагрянул хозяин заначки.
– Так-так-так… – протянул Кьяри, складывая руки на внушительной груди.
«Будет скандал», – подсказал внутренний голос.
– Не ожидал от вас такого коварства, госпожа гарпия. Не ожидал.
Не ожидал, говоришь.
– Я преступница. Забыли?
– Так политическая…
Взвесила украденное, подумала, разжала руки над открытым ящиком и пинком ноги захлопнула. Не нужно мне ничего от этого подлого дракона. Даже самой-самой вкусной шоколадки. Пусть он подавится сладким. Вот!
– Ваш брат уехал? – уточнила, отходя подальше.
Кьяри холодно глянул, и я ответила с не меньшей пылкостью. Холод вбирал пространство вокруг, цвел инеем на окнах, нагнетал волну неприязни.
– Дуглас приехал убедиться, все ли в порядке, и вернулся к делам.
– Жаль… – совершенно искренне опечалилась я.
Эх, такие планы, такие коварно-гениальные планы, и все дракону под хвост. Что ж, придется Эргу принять удар на себя.
Вероятно, драконище почуял надвигающуюся беду, потому что мое настроение ему очень не понравилось. Перехватив меня на пути к выходу, Кьяри запечатал комнату заклинанием и навис сверху.
– Эй! – возмутилась я.
– Ну уж нет, гарпия. Делай что хочешь.
