Маркиз тут же помчится к королю испрашивать разрешение на обыск кардинальского дворца. Получит — отлично. Нет — тоже неплохо. Узнав, что под него копают, монсеньор, несомненно, избавится от стража.
Любой вариант устраивал Серен.
— Пусть перегрызут друг другу глотки, — мечтательно промурлыкала герцогиня.
Присыпав послание песком и подождав, пока высохнут чернила, скрепила письмо сургучом, поцеловав на счастье.
Оставалось тайно доставить послание Морану и ждать, когда в столице благодаря ее маленькой хитрости грянет очередной гром.
После трагедии в Оржентеле королева отдалила меня от себя на некоторое время. Наверное, я вызывала у нее чувства, схожие с теми, что испытывает неверный муж, еженощно навещаемый призраком своей безвременно усопшей супруги и попрекаемый ею за каждую измену.
Вот и я для ее величества являлась невольным напоминанием о демоническом беспределе, о котором всем так хотелось забыть. Мое общество явно тяготило правительницу. Ну а мне, если честно, такое охлаждение с ее стороны было только на руку. Будь я привязана к Алайетт с утра до вечера, не смогла бы присутствовать на судебных заседаниях. Да и строить из себя беззаботную кокетку, из кожи вон лезть, изображая на лице улыбку, когда сердце ржавчиной разъедает тревога, — увы, никчемная из меня бы вышла актриса.
Но сегодня, несмотря на то что в Анфальме я все еще была персоной нон грата, я собиралась посетить королевский дворец. Вопреки запрету Морана, вопреки уговорам стремительно поправлявшегося мэтра Леграна.
— Всерьез думаете, что останусь здесь, чтобы вышивать крестиком распашонки и чепчики, пока мой муж будет сражаться с самым влиятельным, хитрым и опасным магом Вальхейма?
— Александрин, поймите, — гнул свою линию бывший учитель, хоть я и не нуждалась в его лекциях о жизни, — вам вредно нервничать. Все у маркиза получится. А если нет, он… — запнулся, вдруг поняв, что разглагольствования о вреде стресса совершенно не вяжутся с намеками на критическое положение моего супруга.
— Не жилец? Вы это хотели сказать?
— Единственное, что могло бы спасти господина стража, — Слеза Единой. Но об этих мифических кристаллах уже много лет никто ничего не слышал. Возможно, их и вовсе не существует в природе, — развел руками жестокосердный маг.
А я так надеялась на его помощь и поддержку…
Не получила ни того, ни другого. И мысль, в последнее время терзавшая меня, с каждым днем — нет, каждым часом! — становилась все более навязчивой. Как бы дико это ни звучало, я уже всерьез подумывала о том, чтобы пойти по проторенной кузиной дорожке: подобрать для его светлости новое здоровое тело.
Меня пугало одно лишь такое предположение, изнутри тошнотой поднимался страх, возникало отвращение к самой себе, но… Разве могла я отпустить человека, ставшего не просто частью моей жизни? Ставшего для меня самой жизнью.
— Я должна быть там вместе с мужем! — предвосхитила очередное возражение мага и через зачарованное зеркало покинула Валь-де-Манн.
Моран уехал во дворец раньше, напоследок пожелав, чтобы я в кои-то веки проявила благоразумие. Ради него и нашего будущего ребенка. Обуздала свою импульсивность, свою горячность. Осталась с мадам Мариетт и мэтром Леграном.
Какой же он все-таки иногда наивный…
Спустя где-то час после возвращения в столицу я уже въезжала в ворота Анфальма, прежде поцапавшись с Гастоном, который, оставаясь верным своей вредной привычке, не хотел выпускать меня из дома. В результате чего лишился новенького камзола, превратившегося в вяло тлеющие лоскуты.
Поднявшись по широкой мраморной лестнице и миновав пустынную галерею, увешанную портретами прежних правителей Вальхейма, я вошла в просторный зал, затянутый парчой приглушенного розового цвета. Своды его поддерживали изящные колонны из крапчатого мрамора, очертившие стеклянные двери, что вели на просторную террасу. В приглушенном свете пасмурного дня, принесшего долгожданную прохладу, мягко мерцали люстры, подобно заледеневшей капели ниспадавшие с потолка.
Гирлянды украшений, коими пестрели придворные, гармонировали своим блеском с хрустальными светильниками и золоченой лепниной рокайль, венчавшей прозрачные створки дверей. Ее замысловатые изогнутые линии, своими очертаниями напоминавшие раковины, и сплетение различных орнаментов со множеством завитков, придавали помещению еще большую торжественность.
Глаза придворных бездельников тоже блестели. От любопытства. Все ждали появления илланского посла и его общения с королем.
Люстон XIV был намерен отказаться от притязаний на илланскую корону. Не все подданные поддерживали его решение, но большинство все же были «за». Вальхеймцам, настрадавшимся от демонов, только войны с могущественными соседями сейчас не хватало.
— Александрин! — Ко мне спешила, сияя улыбкой, Софи, облаченная в пышное платье из бирюзового шелка. — Как же я рада тебя видеть!
Я бы тоже порадовалась встрече с подругой, если бы не страх, с которым, кажется, уже успела стать неразлучной.
— Я тоже очень по тебе скучала, — легонько сжала узкую ладонь Софи.
Обмахиваясь веером, не потому, что было так жарко, а просто чтобы занять чем-то руку, поискала глазами стража, но его светлости нигде не было видно. Зато кардинала Бофремона обнаружила сразу. При виде прелата тело, словно штормовая волна, накрыла дрожь. Липкая, противная, она пробежала вдоль позвоночника, заставив поежиться. Такая возникает при виде крысы, у тебя на глазах истребляющей головку сыра, или мерзкого насекомого, заползшего тебе в тарелку.
Хищное выражение лица, и взгляд как у коршуна после месяца вынужденного поста. Кардинал цепко оглядывал собравшихся, будто выбирал, на кого наброситься. Бофремон был одним из противников мирного соглашения, и, вглядевшись в напряженные черты лица прелата, я отчетливо поняла, что так просто он не сдастся. Сделает все, чтобы помешать его величеству договориться с илланским посланником.
Софи мне что-то говорила, но я ее не слышала. Украдкой поглядывала на монсеньора министра и мысленно желала ему отравиться собственным ядом. Я бы ему еще много чего нажелала, если бы ход мыслей не прервал глухой стук алебард, ударивших в мраморный пол.
Гомон сменился шуршанием роскошных нарядов — это придворные принялись кланяться и приседать в реверансах. Рука об руку король с королевой прошествовали к креслам, стоявшим под алым балдахином. Величественно на них опустились и кивнули стражникам, застывшим как изваяния возле дверей.
Расписанные позолотой створки снова распахнулись. В зал, гордо задрав подбородок, вошел посол в
