Когда вся соль была израсходована, старик с сожалением произнес:
— Эх, соли бы побольше, да и без того лошадку перегрузил — старенькая она у меня…
— А поможет? — испугался Кучерявый.
— Должно помочь, — обнадежил перепуганного школьника Сергей Филимонович. — Но, если что-то странное заметишь — сразу ко мне!
— Хорошо, Сергей Филимонович, — пообещал мальчишка.
— Ленька! — крикнул сторож. — Во теперь можешь смело закапывать!
Обрадованные мальчишки принялись споро забрасывать чадившую яму землей.
— Еще бы плитой тяжелой привалить, да зацементировать на совесть, — утрамбовывая выросший могильный холмик, сокрушался сторож. — Только кто же мне кран выделит? Ладно, больше сотни лет спокойно пролежал, дай Бог еще сотню таких дурней не сыщется!
— Сергей Филимоныч, мы же пообещали… — заикнулся Алик.
— И я от своего обещания тоже не отказываюсь — рот буду держать на замке! А вам всем советую забыть это все как дурной сон.
— Забыли уже, Сергей Филимонович! Правда, пацаны? — сказал Леньчик.
Мальчишки понуро кивнули.
— Ну, тогда брысь с глаз моих! — распорядился сторож, собирая опустевшие мешки.
Второй раз мальчишкам повторять не пришлось — их словно ветром сдуло с заброшенного кладбища. Старик покачал им вслед головой, а затем, достав кисет с махоркой и свернув «козью ногу», с удовольствием закурил. С неупокоенным духом чернокнижника на какое-то время было покончено. А вот что делать с книгой и кольцом старик еще не решил. Если о кольцах «Вестников Смерти» он знал лишь понаслышке, то возможности подобной колдовской книги он некогда «имел счастье» наблюдать воочию. Старик поглубже затянулся крепким табаком — события тех далеких дней разбудили не самые лучшие воспоминания…
Глава 4
Москва 1939 г.Возле распростертого на грязном, заплеванном паркете истерзанного тела стояли двое.
— Забавно, — простуженным голосом произнес один из них — худой нескладный старик, поправляя желтовато-мутный мениск монокля, поблескивающий в его правом глазу. — Весьма и весьма забавно, — вновь повторил он, теребя длинными узловатыми пальцами седую бородку-эспаньолку. — Даже не знаю, что вам сказать по этому поводу, драгоценный вы мой. — На вытянутом костистом лице старика, обтянутом пергаментно-желтой кожей с проступающими то тут, то там «печеночными» пигментными пятнами, лежала «печать» крайней степени изумления. Таким озадаченным престарелого профессора медицины уже давно никто не видел.
— Лазарь Евстафьевич, неужели совсем никаких предположений? — Собеседник профессора — тучный коренастый мужчина лет пятидесяти, тяжело отдуваясь, сдвинул на затылок форменную фуражку с бирюзовым околышем и промокнул скомканным носовым платком абсолютно лысую и круглую, словно бильярдный шар голову, покрытую крупными бисеринками пота.
— Представьте себе, Дорофей Петрович, ни-ка-ких! — Виновато развел руками старик.
— Я не могу в это поверить, Лазарь Евстафьевич! Ведь вы же светило мирового уровня! — Милиционер оттянул жесткий воротничок кителя с тремя металлическими синими «шпалами» на бирюзовых петлицах и потер широкой ладонью побагровевшую шею. — Если не вы, то кто же?
— Я тоже, знаете ли, нахожусь в полном смятении чувств, товарищ лейтенант…
— Вообще-то капитан милиции, что равно армейскому подполковнику [2], — без «задней мысли» поправил профессора Дорофей Петрович, но старик отчего-то обиделся.
— Мне без разницы! — вспылил он, нервно дернув щекой. Монокль выпал из его глаза, и закачался на тонкой золотой цепочке, пристегнутой к лацкану старомодного пиджака. — Я не разбираюсь в ваших этих… чинах. — Тонкие бескровные губы профессора презрительно скривились. — Так же, как и вы ни черта не смыслите в ученых степенях и званиях…
— Лазарь Евстафьевич, дорогой! Извините великодушно — ни в коей мере не хотел вам досадить! — виновато расшаркался Дорофей Петрович.
Старик порывисто схватил качающийся монокль и вернул его на прежнее место. Взглянув на простоватую рабоче-крестьянскую физиономию капитана сквозь выпуклую стеклянную линзу монокля, профессор решил сменить гнев на милость.
— Вижу-вижу, что раскаиваетесь, — беззлобно проворчал старик. — Только впредь себе этого не позволяйте, молодой человек!
— Как скажете, Лазарь Ефстафьевич, как скажете, — поспешно произнес милиционер. — Так что делать-то будем, профессор? — вернулся к волнующей его теме Дорофей Петрович. — Ведь покойник, не просто человек — правая рука самого наркома…
— Я узнал его, — степенно кивнул профессор, — мы встречались несколько раз. Вот только с утверждением, что это человек, я категорически не согласен. Это существо лишь внешне похоже на человека, но на самом деле таковым не является.
— Что вы сказали, профессор? Не человек? — переспросил капитан, подумав, что ослышался.
— Совершенно верно — не человек, — подтвердил старик, взглянув на милиционера своими мудрыми, выцветшими от старости глазами.
— Вы шутите? — не поверил капитан.
— Отнюдь, драгоценный вы мой, отнюдь!
— А кто же он? — оторопел Дорофей Петрович, «переварив» заявление профессора.
— Не-зна-ю! Увы, мне… — В очередной раз развел руками пожилой медик. — С чем я только не сталкивался за свою, довольно-таки насыщенную, практику… Но с таким явлением — первый раз.
— А с чего вы взяли, что он того… Ну, не человек? — не сдавался Дорофей Петрович, продолжая засыпать престарелого профессора вопросами.
— Так это же видно невооруженным взглядом, батенька! — Старик, кряхтя, нагнулся и сдернул с трупа простыню не первой свежести, пропитавшуюся ядовито-зеленовато-желтой маслянистой жидкостью. — Начнем с того, мон шер, у какого же человека вы видели кровь такого отвратительного гнойного цвета?
— И воняет она отвратно, — вставил капитан. — Неужели и вправду гной?
— Молодой человек, я вас умоляю, не говорите чепуху! — попросил профессор. — Это не гнойный экссудат! Это не продукты распада тканей, а именно кровь, то есть — внутренняя среда организма.
— А почему она такая…
— Ну, по всей видимости, оттого, что наш с вами клиент — не человек, — не дослушав, вынес вердикт Лазарь Евстафьевич.
— Да не-е-е, — потряс головой капитан, — не может быть — я его не первый год знаю! Обычный… Как все… Ничего особенного, ну разве что в наркомате большим человеком был. Может яд, какой? Происки агентов мирового империализма?
— Не знаю как вы, мой друг, а я таких ядов не видывал. — Старик достал из нагрудного кармана пиджака аккуратно сложенный белоснежный платочек и вынул из глаза монокль. Подышав на линзу, профессор аккуратно протер её и вернул увеличительное стеклышко на место. — К тому же, если он и был когда-то обычным человеком, изменения коснулись не только крови, но и всех внутренних органов…
— А может он того — морфинист, какой? — выдал очередную версию Дорофей Петрович. — Я слышал, что от этого тоже внутренние органы изменяются…
— От водки, положим, тоже печень увеличивается, — сварливо отозвался старик. — Только печень так и остается печенью! А что у нашего приятеля творится внутри, даже мне вот так сразу и не разобрать: где тут печень, сердце, или желудок? — Профессор подвинул стул, на котором стоял его потертый кожаный саквояж, поближе к бездыханному телу. Щелкнув вычурным металлическим замком, Лазарь Евстафьевич распахнул сумку и достал из нее пару хирургических перчаток. Ловко нацепив их на руки, профессор вернулся к трупу. — Лучше бы, конечно, посмотреть на прозекторском столе, но бегло взглянуть
