Я посмотрел на его рану, от которой уже остался только скверного вида красный порез.
– А вот незачем Им было насылать на вас еще и орла, – сказал я. – Это, если хотите, уже товар в нагрузку получается!
– Нет-нет, – возразил он. – Это было напоминание, как якорь. Без орла я бы впал в апатию и утратил надежду. Понимаешь, одна лишь надежда удерживала меня. Надежда – тоже память, только обращенная в будущее. Знаешь ли ты, что мое имя означает «Прозорливый»? По-моему, Они нашли это забавным. Они знали: пока у меня остается надежда, что ты придешь и освободишь меня, я не смогу освободиться сам. Пока у меня оставалась надежда, Они сохраняли за собой свое Реальное Место и играли в нереальные миры. Я не мог даже надеяться, что когда-нибудь оставлю надежду, потому что это все равно была надежда. А когда ты пришел во второй раз, надежда вспыхнула во мне с такой силой, что я даже не отваживался говорить. Я не смел показать тебе, как сильно я надеюсь на тебя.
– Неудивительно, что голос у вас был такой взвинченный, – заметил я.
Тут закипел чайник, и крышка на нем запрыгала, выпуская в небо облачка пара.
– Прекрасно. Теперь можно и помыться. Но сначала попьем горячего. А затем я переоденусь во что-нибудь приличное. Только, к сожалению, у меня нет подходящей одежды для тебя.
– Ничего, я уже почти обсох, – сказал я. – К тому же… – Я похлопал по рубашке там, где Ванесса нашила на нее лоскуток с нарисованным знаком «шен». – Я не могу обойтись без него. По-моему, это хорошая защита от Них.
Он встал, чтобы разложить какие-то травы из баночки по двум чашкам, уже стоявшим наготове. Он вел себя так, как будто и его никогда и не приковывали к скале – как будто он был совершенно здоров. Должно быть, он был очень сильный. Но тут он замер и посмотрел на меня поверх руки с баночкой, как будто я сказал что-то смешное.
– Он тебе не нужен. Тебе ничего не нужно. Как и прочим граничным скитальцам.
– Почему? – не понял я. – Объясните, пожалуйста!
Он оторвал кусок ткани от штанов, чтобы взять горячий чайник и заварить травы в чашках. Потом протянул мне чашку:
– Осторожно, очень горячо.
Он сел и отхлебнул из своей чашки. Похоже, отвар заметно прибавил ему сил. Лицо словно разгладилось, и на долину вокруг это тоже, кажется, повлияло. Теперь это и вправду было самое прекрасное место на свете.
– Правило о невмешательстве, – сказал он. – Ты сам упоминал о нем. Правило номер два.
– Хотите сказать, Они тоже обязаны соблюдать это правило? – спросил я. – Я думал, оно ихнее… то есть их!
Ох, и влетело бы мне от мамы, услышь она мою оговорку!
– Да, – ответил он. – Если играешь в игру, надо соблюдать правила, иначе никакой игры не получится. Судя по твоим рассказам, это правило Они соблюдали очень тщательно.
– Ой, да что вы говорите! – рассвирепел я. – Всего-навсего лишили меня Дома, друзей и нормальной жизни! А больше ничего!
– Так и было. – Снова стало видно, как он меня жалеет. – Пей отвар. Горячим он вкуснее.
Я отхлебнул зелья. Едва не обжегся. Отвар был жиденький, кислый, травянистый и по всем признакам мерзкий на вкус, но почему-то нет. Я в жизни не пробовал ничего прекраснее. От него сразу прояснилось в голове, а может быть, и появилось несколько новых мыслей, не знаю, зато знаю, что пока я пил, а он говорил, мне становилось все понятнее и понятнее. Адам верно уловил суть, когда говорил о нас, о скитальцах, но кое о чем мы даже не подозревали.
– Вы, скитальцы, очень нужны Им. И не потому, что Они любят рискованную игру: Они не могут играть иначе. Понимаешь, миры склонны множиться, расщепляться, создавать новые миры, даже когда это Реальные Места, а когда они лишены реальности – особенно. И Им это нравится. Ведь чем больше миров, тем больше Их сможет участвовать в игре. Но вскоре новых миров стало так много, что Они уже играли с множеством миров, которых я не знал. Поэтому я не мог помешать этим мирам обрести опасную для Них реальность. Они обнаружили, что им нужны новые люди, чтобы сохранять эти миры нереальными в Их интересах. Для этого Они сулили всем вам Реальное Место и следили, чтобы вы туда никогда не попали. Дом.
– То есть надежда сыграла с нами такую же шутку, как и с вами! – сказал я. – Но я так и не понял, почему якорь проржавел именно из-за меня. А почему Агасфер не мог разрушить его и освободить вас? Или Летучий Голландец? Они оба говорили, что утратили надежду.
– Они знали, что у них нет надежды вернуться домой, – ответил он. – Но надежда как таковая у них оставалась. Они старательно напоминали им, что есть кто-то, кто обязательно освободит меня. Только к концу, когда набор скитальцев был почти завершен и свободных мест не осталось, Им пришлось перестать говорить людям об этом. Иначе я оставил бы надежду.
– Должна быть причина, по которой количество скитальцев ограниченно, – сказал я. – Почему это так?
– Скитальцев не может быть больше, чем Их самих. Вы для Них очень опасны – из-за Правила номер два. Как ты правильно говоришь, Они грубо вмешались в твою жизнь и искалечили ее. Если бы все скитальцы собрались вместе и поняли это, последствия для Них были бы крайне тяжелыми. А если их станет хотя бы на одного больше…
– Я понял! – воскликнул я. – Тогда мы бы нарушили равновесие реальности, склонили его в нашу сторону, и реальность из Их Реального Места утекла бы. А теперь нас больше на несколько человек!
– Думаю, – заметил он, – именно поэтому Они отправили тебя Домой.
– Да нет, – отмахнулся я. – Граница позвала…
Тут я осекся: до меня дошло, что я по-прежнему скрываю правду от самого себя, точно так же как в мире Адама. Там я осознал, что придется и дальше скитаться по Цепям, еще до того, как меня позвала Граница. То есть я в некотором роде сам выбрал судьбу скитальца. Впрочем, особого выбора у меня не было.
– Сдается мне… – проговорил я медленно и допил остатки отвара. – Сдается мне, я могу стать для Них очень опасным. Так ведь?
– Так, – ответил он. Вид у него был встревоженный. – А что еще ты видишь?
– Пока что мне не хочется об этом думать, – ответил я. – Пойдем. Чего мы ждем? Пойдем и покончим с Ними, пока Они ничего новенького не выдумали.
Он рассмеялся:
– Мы ждем, когда можно будет помыться и отдохнуть. Они ничего не могут поделать. Им остается только надеяться, что ты ничего не поймешь.
Но я, конечно, все понял, –
