– Повелитель, ради всего святого, подави свой королевский гнев. Ты покараешь его, когда вернется мой сын Хакмон, а пока у него воинов больше, а твои одурманены вином. Поверь мне, если сейчас дойдет до драки, наши шансы я оценил бы дешевле разрубленной репы.
Неспокойно было на душе у Корунда еще и потому, что он хорошо знал, как трепетно его жена заботится о мире между Ла Фиризом и колдунами.
В этот несчастный миг Корсус, разбуженный громкими речами и движением, запел:
Дверь тюрьмы вдруг отворится,Станут пленных выпускать,Потому что не годитсяБез закона их держать!Услышав это, Кориниус, в котором вино, споры и упреки Короля пробудили неуправляемую злобу и ярость, и все доводы благоразумия растаяли, как воск в печи, громко закричал:
– Вот увидишь наших пленных, принц, в старом зале для пиров, и поймешь, что ты осел!
– Каких пленных? – вскричал принц, вскакивая на но– ги. – Силы ада! Я устал от темных намеков, и должен знать правду.
– Зачем так злиться? – произнес Король. – Он пьян. Хватит грубостей.
– Хватит делать из меня дурака, – ответил Ла Фириз. – Я все равно узнаю правду.
– Узнаешь, – сказал Кориниус. – Вот она: мы, колдуны. лучшие воины, чем ты и твои пикси с куриными мозгами, и лучшие бойцы, чем проклятые демоны, и нечего больше скрывать. Двоих из этого отродья мы схватили за пятки и подвесили на гвозди в старом зале для пиров, как фермеры вешают горностаев и хорьков, и будут они там висеть, пока не сдохнут, это Джасс и Брандок Дах.
– Подлая ложь! – вскричал Король. – Я тебя на куски порублю.
Но Кориниус сказал:
– Я забочусь о твоей чести, о Король. Нечего юлить перед каким-то пикси.
– Это ложь, – повторил Король. – И ты за это умрешь.
Настала мертвая тишина. Потом принц медленно сел. Лицо его побелело, но он сдержанно и спокойно обратился к Королю негромким голосом:
– О Король, прости, что я погорячился. Если я не так выразил свою верноподданность, пойми, что церемонность мне вообще не свойственна, но это не значит, что я не проявляю дружбы к тебе и сомневаюсь в твоем превосходстве. Я с радостью выполню все, что ты от меня потребуешь, если это не затронет моей чести, и докажу, что я тебе верен. Я обнажу меч против любого твоего врага, кроме Демонланда. Но сейчас шатается башня нашей дружбы и вот-вот развалится на куски. Тебе известно, Король, и все лорды Колдунии знают, что мои кости уже шесть лет белели бы в Средней Бесовии, если бы лорд Джасс не спас меня от бесов – варваров под предводительством Факс Фей Фаза, который четыре месяца осаждал меня при малом числе моих воинов в Лиде Нангуне. Будет тебе моя дружба, Король, если ты отдашь мне моих друзей.
Но Король ответил:
– Нет у меня твоих друзей.
– Тогда покажи мне малый зал для пиров, – потребовал принц.
Король сказал:
– Позже покажу.
– Я хочу видеть сейчас, – сказал принц и встал с места.
– Не буду больше скрывать, – сказал Король. – Я очень люблю тебя. Но просить отдать тебе Джасса и Брандока Даха – это все равно, что просить то, чего я не продам за весь Пиксиленд и всю твою кровь. Эти двое – мои злейшие враги. Ты не знаешь, какой ценой я, наконец, наложил на них руки. Оставь надежду, я клянусь тебе, что Джасс и Брандок Дах сгниют и сдохнут в моей тюрьме.
Ни вкрадчивыми речами, ни предложениями богатств и сотрудничества в войне и мире не смог Ла Фириз поколебать Короля. Король повторял:
– Обойдись без них, Ла Фириз, не расстраивай меня. Они должны сгнить.
Когда принц Ла Фириз понял, что не сможет поколебать упорство Короля словами, он схватил красивый хрустальный кубок, вырезанный в форме яйца с подставкой из трех золотых когтей, припаянной к золотому ободу с топазами, и швырнул его в Короля Горайса. Кубок попал ему прямо в лоб, нанес глубокую рану, хрусталь разлетелся вдребезги, и Король упал без чувств.
В зале поднялся страшный шум. Корунд не потерпел, чтобы кто-то оказался проворнее его, выхватил свой обоюдоострый меч, вспрыгнул на стол и крикнул:
– Присмотри за Королем, Гро! Пир обернулся горем!
Его сыновья, Галландус и прочие колдуны тоже схватились за оружие, а с другой стороны то же сделали Ла Фириз и его воины. Началась битва в большом зале в Карсэ. Кориниус мог держать оружие только левой рукой, но тоже бросился вперед, обзывая принца бранными словами. Под парами выпитого он, однако, не только обезумел, а и нетвердо держался на ногах, которые потеряли гибкость. Он поскользнулся в луже пролитого вина и упал навзничь, сильно ударившись головой о полированный стол. Корсус был настолько пьян, что утратил красноречие и способность двигаться. Он сначала лопотал, как ребенок, потом схватил кубок и, размахивая им, стал кричать:
– Питие для тела – лучшее лекарство! Пей, и никогда не умрешь!
Командир личной охраны принца Эларон из Пиксиленда удачным броском заткнул ему рот куском говядины, и он свалился поперек на Кориниуса, как боров, и остался лежать без движения. Несколько столов были перевернуты, обе стороны получали раны, но перевес оказался не на стороне колдунов. Пикси как воины были слабее, но оказались трезвее, чем их перепившиеся противники, которые сильно пошатывались и часто промахивались. Аметист Корунда не очень ему помог, потому что вино так закупорило ему вены, что ему не хватало дыхания, и его меч бил слабее и медленнее, чем обычно.
Из любви к сестре своей Презмире и старинной дружественной связи с Колдунией Принц настраивал своих воинов не убивать без необходимости, только одержать верх, и следить, чтобы лорд Корунд не получил ранений. Когда стало ясно, что пикси побеждают, Ла Фириз приказал взять кувшины с вином и обильно полить Корунда и его воинов, держа их на острие мечей, так чтобы тем попало и снаружи, и внутрь. Положив их таким образом, пикси завалили двери зала скамьями, столешницами и тяжелыми дубовыми козлами от столов, Ла Фириз приказал Эларону сторожить двери и выставить часовых у окон, чтобы из зала никто не вышел.
А сам Принц взял шестерых воинов с факелами и пошел в старый зал для пиров. Там они одолели охрану, распахнули двери и перед ними оказались лорд Джасс и лорд Брандок Дах, прикованные к стене рядом друг с другом. Свет факелов их слегка ослепил, но лорд Брандок Дах сразу узнал Принца и приветствовал его почти обычным своим медлительным голосом с шутливыми нотками, не охрипшим от голода и тревог:
– Ла Фириз! Наконец-то день настал. Я уже думал, что это опять те грязные хорьки, отребье Колдунии, пришли издеваться и
