Наш отряд был собран, а главное войско приготовилось выступить на запад, по дороге в Свичуотер. Лорд Зигг возглавил конницу, а лорд Волл, сам Милорд и его брат лорд Спитфайр шли в середине войска. С ними шел чужак – предатель лорд Гро. Однако, он мне показался больше похожим на сахарный леденец, чем на воина. И много достойных воинов пошло с ними: Гизмор Глим из Джастдейла, Астар из Ретрея, Бремри из Шозов, и очень многие с Пограничья. А с милордом Брандоком Дахом были Арнунд из Бая, Тармрод из Кенарви, Камерар из Стропардона, Эмерон Галт, Геспер Голтринг из Элмерстеда, Стиркмир из Блеквуда, Мелчар из Струфи, три сына Квазза из Долни, и Стипмар из Фейлза. Все бравые ребята, с гневом в сердце, прекрасные всадники, которые не очень задумывались о будущем, но радовались сегодняшней удаче. Они не умели командовать, но умели подчиняться и идти за своим командиром на славные дела.
Когда мы расставались с главным войском, Милорд подскакал к нам, чтобы поговорить с лордом Брандоком Дахом. И Милорд поглядел вверх, где ветер собирал темные тучи, и сказал: «Приди на встречу вовремя, кузен. Ты сам говорил, что мы два пальца одной руки, большой и указательный. Завтра это подтвердится». – «Не тревожься, сердечный друг, – ответил милорд Брандок Дах. – Разве я когда-нибудь забывал о гостях? И разве я не звал тебя на завтрак в лугах Кротринга завтра утром?»
У слияния рек мы свернули влево, все семь сотен, и поскакали вверх по Трансдейлу в горы. Там на нас обрушилась плохая погода, хуже я не помню. В Трансдейле земля достаточно мягкая, и дорога короткая, как ты знаешь, отец, но нам пришлось нелегко, ибо каждая оленья тропа превратилась в ручей, под ногами образовалась слякоть, ничего не стало видно, только белый туман и ливень, и вода под копытами коней. Короче, когда мы взобрались на перевал, туман вокруг нас стал только гуще, а ветер сильнее. Все промокли до штанов, и в сапоги налилось по пинте воды.
Когда мы остановились на Седловине, милорд Брандок Дах не отдыхал. Он передал своего коня стременному, а сам ходил между нами. И для каждого у него находилось доброе слово, шутка и веселый взгляд, так что видеть и слышать его было все равно, что поесть и напиться. Но он не дал нам отдыхать долго. Мы повернули вправо, вдоль гребня, где дорога была еще хуже, чем в долине. Под ногами попадались камни, скрытые в вереске ямы, скользкие гранитные плиты. Честное слово, я не знаю коня, который мог бы одолеть такую местность хоть в дождь, хоть в ясную погоду, если он не был рожден и объезжен здесь. Он бы охромел или сломал ногу и сломал бы шею всаднику за два часа вдоль гребня. А мы ехали вдоль него десять часов, и еще останавливались напоить коней и накормить их, и последнюю часть пути проделали в ночной темноте, и все время под ветром и дождем, а иногда под градом. Дождь кончился, когда ветер сменился на северо-западный и подсушил скалы. Но он дул нам в лицо, и вместо градин летели крошки гранита. С подветренной стороны скал укрытия не было, штормовой ветер хлестал нас и хлопал крыльями по камням, как гром. О небеса, как мы устали! Мы промерзли до костей, почти ослепли и готовы были упасть, но ужасная война гнала нас вперед. Милорд Брандок Дах скакал теперь то впереди, то в конце строя, подбадривал воинов, которые видели, как он бодро переносил те же трудности, что и последний конник. Будто он ехал на большой свадебный пир. Он кричал: «Эй, парни, веселей! Когда эти болотные жабы с Друймы узнают, что наши горные пони скачут по горам, как олени, для них будет слишком поздно!»
Когда начиналось утро, мы сделали последнюю остановку и смогли спрятать все семь сотен лошадей в лощине под высокими утесами Эрнгейт Энда. Я тебя уверяю, что мы проделали это очень тщательно, чтобы ни одна любопытная свинья из Колдунии, взглянув вверх, не заметила на фоне неба ни признака лошади или всадника. Милорд сначала расставил часовых, а потом устроил нам смотр и проверил, чтобы каждый всадник получил завтрак, и каждый конь свой корм. Потом он встал за утес в таком месте, откуда была видна земля внизу. Он держал меня при себе для поручений. С первыми признаками рассвета мы посмотрели на запад и увидели Кротринг и морские заливы. Было не настолько темно, чтобы не разглядеть вражеский флот на якоре в Аурвате, и их лагерь, похожий на пасеку с множеством ульев, так что захотелось бросить вниз камень. Я впервые был с ним на войне. Честное слово, стоило видеть, как он лег на обрыв, выдвинувшись вперед, оперся подбородком о сложенные руки, отложил в сторону шлем, чтобы снизу не заметили блеска металла, и лежал тихо, как кот. Казалось, что он дремлет, но глаза его были открыты, и он смотрел на Кротринг. Даже отсюда издалека было видно, как жестоко они его разорили.
Потом на востоке из туч выкатилось большое красное солнце. В лагере под нами враги зашевелились. Там собирались отряды, поднимались знамена, трубили трубы. Из Гаштерндейла в лагерь галопом прискакало два десятка всадников. Милорд, не повернув головы, дал мне знак рукой позвать командиров. Я бегом привел их. Он быстро отдал им распоряжения, показывая рукой вниз, где кабаны Колдунии собирались на бой: воры и пираты, которые грабили народ его светлости на морском берегу и на реках, уже поднимали флаги и потрясали копьями, отходя от шатров к северу. Затем издали из лощин Гаштерндейла донесся звук, от которого сердце забилось: еле слышный из-за расстояния сигнал
