Взгляд Гроу, обычно раскаленный, как глубина зингспридской ночи, сейчас стал просто ледяным. В эту минуту я невольно отметила его сходство с отцом: по жесткой складке между бровей, по резкости черт.
— Сеанс психоанализа закончен? — жестко поинтересовался он, отодвигая чашку и поднимаясь. — В таком случае мне пора.
— Ты говоришь, что я приняла за тебя решение, но ты сейчас тоже принимаешь его за меня. — Я вскочила. — Почему ты отказываешь мне в праве решать самой — что делать и как поступить?
— Я тебе ни в чем не отказываю, Танни. Я озвучил свою просьбу, как с ней быть — решать тебе. И только тебе.
Он вышел, оставив меня на кухне одну. Хотя нет, была еще нетронутая чашка кофе. Его. Листики салата, которые я собиралась уложить на хлеб, ветчина и прочая ерунда. Эта прочая ерунда меня и добила, я даже не поняла, что происходит, когда на столешницу упала первая капля.
За ней вторая. Третья. Четвертая.
Только когда мне стало окончательно нечем дышать, до меня дошло, что тупо реву. Слезы катились по щекам одна за другой, расплавленное напряжение последних дней, напряжение, которое я запрятала глубоко-глубоко, не позволяя ему вырваться на поверхность и накрыть меня с головой, прорывалось из меня таким образом. Я знала, что слезы — та еще пакость, стоит один раз дать им волю, и потом будешь хлюпать носом по поводу и без, но ничего не могла с собой поделать.
Еще эти клятые листики салата маячили перед глазами, потому что я правда хотела сделать для него завтрак. Хотела, чтобы…
От желания смести со столешницы все прямо на пол меня остановило только то, что потом опять придется собирать осколки. Хотя нет, вру, остановило то, что он может увидеть красные зареванные фары, что для маленьких бронированных флайсов просто позор. Дракон меня задери, я не ревела с той самой минуты, когда мы с Леоной расколошматили приставку, которую мне в качестве насмешки подарил Лодингер.
С того самого вечера — ни единой слезинки, и вот, пожалуйста, прорвало.
Мне не хотелось, чтобы он видел меня такой, и в то же время отчаянно хотелось. Чтобы он сейчас вошел на кухню, увидеть его изменившееся лицо и услышать: «Не плачь, иглорыцка».
И уже не важно, что будет потом, просто сейчас он меня обнимет и…
— Я ушел.
Ага, всенепременно.
Глухой удар двери заставил меня вздрогнуть, а потом я просто смела все со столешницы прямо на пол. Орала и швыряла посуду о дверцы, о полки, крошево осколков летело на пол. На кухню влетела Бэрри, увидев меня, поджала хвост, но не ушла. Села прямо в арке, глядя на меня.
— Ну, что смотришь?! — заорала я. — Давай иди отсюда! И ты тоже иди! Вы все идите!
«Я ушел».
Просто так, да.
После всего, что было — «Я ушел».
Я сползла на пол, зажимая руки между коленями, задыхаясь от сорвавшихся лавиной слез. Потом собирала осколки вперемешку с листиками и ревела еще сильнее. До икоты. Только когда на кухне с помощью портативного пылесоса не осталось ни одного осколка, положила Бэрри еды, а сама направилась в ванную.
Умываться мне пришлось долго, но даже холодная вода не помогла, из зеркала на меня смотрела красноглазая красавица с раздувшимся носом. Да и по чешуе в общем-то. Мне не на конкурс «Эсса Аронгара Сезон 57».
Достала из шкафа костюм, тот самый, в котором ездила в Ферверн. Натянула юбку.
«Я тебе ни в чем не отказываю, Танни. Я озвучил свою просьбу, как с ней быть — решать тебе. И только тебе».
Сняла юбку.
Натянула джинсы, футболку и вылетела из комнаты. На ходу подхватила поводок.
— Бэрри, гулять! — крикнула осипшим голосом.
«Сеанс психоанализа закончен?»
«Я ушел».
Да пожалуйста!
Хочет ходить в таэрран — пожалуйста! Не стану ему мешать.
Я нацепила на виари поводок и вылетела за дверь.
— Танни, не хочешь объяснить, в чем дело? — Леона позвонила мне в тот момент, когда Бэрри села под куст на глазах у пожилой пары. Судя по тому, как на меня посмотрели, они тоже хотели объяснений, а Танни ничего никому не хотела объяснять, она хотела, чтобы от нее все отстали.
Дня на два. А лучше на месяц.
— Нет, — сказала я, оглянувшись на вальцгардов.
— Танни.
— Нечего тут объяснять, — буркнула я, потянув Бэрри на себя и игнорируя возмущенные взгляды в мой адрес. Ну а что я могу поделать, виары — не одноклеточные. Они едят и пьют, и все это должно куда-то деваться. — Гроу не хочет, чтобы я ему помогала. Говорит, что таэрран для него ничего не значит.
— А ты ему, разумеется, об этом сказала заранее? — вкрадчиво поинтересовалась Леона.
— Представь себе. Это называется отношения.
— Отношения — это хорошо, но еще лучше, когда кто-то в отношениях оказывается умнее.
Сначала я хотела обидеться и уточнить, в каком месте она оказалась умнее, когда Рэйнар надел на нее таэрран, потом вспомнила, что она защищала меня. Заодно вспомнила и то, что сестра не виновата в нашей с Гроу размолвке.
— Что тебе мешало сказать: я еду с тобой, потому что Леона хочет со мной пообщаться, а потом по дороге до Совета Правления все объяснить?
— Наверное, то, что это неправда?
— Неправда, — передразнила Леона. — Это называется дипломатия, Танни. В отношениях помогает как в личных, так и в международных, между прочим.
— А ты могла бы не врубать первую леди? — поинтересовалась я.
Мимо нас на аэроскейтах промчались трое мальчишек, и Бэрри радостно сделала стойку. Пришлось подтягивать ее к ноге и грозно командовать:
— Рядом!
— Во-первых, нам действительно надо поговорить.
— О чем?
— О твоих отношениях с Гроу.
— Ой, нет. Я правильно сделала,
