Хэсина сглотнула и зажмурила глаза.
Она дочь Первого из Одиннадцати.
Дочь убийцы. Героя. Чудовища. Спасителя.
На этот раз ее все-таки стошнило.
– Я кое-что узнала о моем отце, – прохрипела она, когда все закончилось. Она должна была дать Акире хотя бы какое-то объяснение после того, как едва не залила его ханьфу содержимым своего желудка. – Но мне нужно время…
Чтобы принять правду? Чтобы залечить раны? Чтобы подождать, пока ее снова стошнит?
– Чтобы подумать, – закончила она.
Акира кивнул и проводил Хэсину до ее покоев. Там он высказал свою единственную просьбу: чтобы она выпила кубок воды.
– Пейте до дна, – настоял он, когда Хэсина попыталась поставить кубок на стол, опустошив его лишь наполовину. – Ваш организм нуждается в воде.
Ее организм нуждался в том, чтобы ему дали отдых от правды. У ее отца было лицо юноши, притом что родился он, по всей видимости, три сотни лет назад. На его памяти правил былой император, а придворные алхимики искали эликсир бессмертия. Впоследствии Одиннадцать осудили эти поиски. Но Хэсина поняла одно: слова Одиннадцати героев расходились с их поступками.
Она допила воду, сглотнув желчь, которая снова начала подниматься к ее горлу. Акира, похоже, остался ей доволен. В следующую секунду он повернулся к двери.
– Акира?
Он остановился.
Она хотела попросить его остаться. Ради него она была готова даже выпить второй кубок воды. Но в конце концов она тихо проговорила: «Да нет, ничего» – и отпустила его.
Оставшись одна, она сделала глубокий, прерывистый вдох. Потом выбрала фонарь с почти догоревшим фитилем, вложила в рукав медицинскую свечу, которую придворная врачевательница дала ей, чтобы бороться с бессонницей, и накинула на себя самую тонкую из своих зимних мантий.
«Я дочь Первого, – повторяла она снова и снова по дороге в темницу. Ей было приятно думать, что с каждым разом ее дрожь становилась немного слабее. – Я дочь Первого. – Она прошла мимо историй Одиннадцати – историй ее отца, – вышитых на шелковых тканях ширм. – Я дочь Первого».
И она собиралась встретиться с пророчицей.
Слово тяньлао не подходило в качестве названия для темницы. Дословно оно обозначало «небесная тюрьма». Но эти камеры никогда не озарял ни единый луч света, и в них помещали только тех, кто совершил измену высшей степени тяжести. Оставив позади себя несколько дверей и начав спускаться по лестнице, Хэсина вздрогнула. Она ступила в самый настоящий подземный мир. Место, где люди гнили и умирали. Оно обвивалось вокруг нее, словно глубокая рана, и осуждало ее взглядом своих незрячих глаз.
«Ты тоже принадлежишь мне, так ведь?»
Наконец ступеньки закончились, и Хэсина оказалась перед аркадой из чугунных дверей. Стражи, выстроившиеся в ряд и облаченные в бронзовую броню, сделали шаг вперед и поклонились ей.
– Отведите меня к пророчице.
– Дянься…
– Люди напуганы. Я должна лично убедиться, что она не выберется.
Стражи подтвердили, что пророчица никак не могла выбраться, и попросили Хэсину отказаться от намерения идти дальше.
Она молчала и ждала, пока иссякнет поток их аргументов. Когда у них не осталось доводов, она сделала шаг вперед.
Они отреагировали так, как она и ожидала: мгновенно окружили ее и стали буравить взглядами. Не будь она их королевой, они бы ее обыскали. Но она ничего от них не скрывала. Оружия при ней не было: она не собиралась отягощать свою и так неспокойную совесть убийством элитных стражей. Не было у нее и ключа. Ключ от темницы тяньлао расплавляли после каждой казни и выковывали заново на рассвете перед следующей. Хэсина не оставила стражам никаких поводов отказать ей, и наконец они повели ее по аркаде. Двери открывались одна за другой. Между ними находились склепы – помещения, которые в былую эпоху были битком набиты обычными людьми, которых обвиняли в мятеже. Их оставляли здесь испражняться и умирать, лежа друг на друге.
Хэсина непроизвольно положила руку на грудь. Императоры были чудовищами. Но ее отец – Первый – тоже был чудовищем. По ее венам пульсировал стыд, одновременно ледяной и обжигающе горячий.
Они дошли до конца аркады, и пятеро стражей встали перед последней дверью в то время, как двое других повели Хэсину в арку поменьше.
Камера представляла собой крошечную комнатку с каменными стенами, по форме напоминавшую печь. В ее основании виднелись вертикальные прутья решетки. Когда Хэсина представила, каково Мэй находиться в этом лишенном света пространстве, у нее сжалось горло. Она опустила фонарь, внутри которого, потрескивая, догорала свеча, и достала из кармана новую. Стражи, стоявшие рядом с ней, не сдвинулись с места.
Поднеся одну свечу к другой, чтобы зажечь на ней фитиль, Хэсина задала стражам несколько вопросов. Из какого камня сделаны стены камеры? Насколько они прочные? Достаточно ли внутри кислорода? Может ли Мэй причинить себе вред?
– Я не хочу, чтобы она умерла до казни, – добавила она резким тоном.
Стражи заверили ее, что у пророчицы нет никакой возможности умереть до казни. В камере достаточно воздуха, руки девушки связаны, стены камеры обиты мягким материалом.
Медицинская свеча загорелась, и Хэсина пыталась делать только маленькие, неглубокие вдохи. Если удача была на ее стороне, Мэй успела заглянуть в будущее и сейчас поступала так же.
И будущее наступило – очень быстро. Пары свечи подействовали, и стражи осели на пол. Хэсина оттащила их в сторону – так тихо, как только могла, чтобы не вызвать подозрения у охранников, оставшихся снаружи. К тому моменту, как ей удалось привести их в сидячее положение, уперев их спины в стену, она успела сделать несколько вдохов, и теперь у нее кружилась голова.
Она торопливо расстегнула мантию и накинула ее на головы стражей, а потом подсунула фонарик под получившийся шелковый полог, надеясь, что он не даст парам распространиться по всей комнате. Потом она встала на колени у камеры и прижалась губами к решетке.
– Твои родители в безопасности. И многие другие пророки тоже.
Шли секунды, но Мэй не отвечала, и беспокойство Хэсины росло. Может быть, Мэй заткнули рот? Может, она ранена? Или лежит без сознания?
Вдруг послышался тихий стон. Потом движение, легкий выдох и наконец – сердце Хэсины вздрогнуло – слова.
– Спасибо вам. – Ее голос звучал тихо и приглушенно, но его можно было расслышать.
Комок в груди Хэсины не исчез. Утром военачальнице нанесут тысячу порезов. Нож покроют илом, который останавливает кровотечение, поэтому Мэй останется жива до самого последнего момента. Но потом она умрет – из-за «Постулатов» и из-за Хэсины – злодейки, приговорившей родителей Мэй к жизни без дочери. Из-за королевы, которая не могла позволить себе сровнять с землей целые страны ради спасения одной души. В темноте она могла делать все, что захочет, но при свете дня
