Гора местами облысела, почернела, покрылась яркими каменными шрамами оползней, но все равно продолжала гордо тянуться ввысь.
На высоком выступе собралась группа воинов. Пятьдесят три выживших легионера из роты «Эгида», капитан Полукс, его смотрители маяка, последние четыре солдата из Сотинской ауксилии и Бета-Фи-97.
Солнечный свет, окрашенный смогом в красный, падал на их броню. Три сервитора переходили от одного воина выстроившейся «Эгиды» к другому и закрепленными на груди пневмокистями, тонкими, как сложенные жвала насекомого, работали над их ультимами точными, свистящими взмахами, пока Робаут Жиллиман обращался к собравшимся.
— Мы понесли большие потери, но победили, — говорил примарх. — Сто девяносто девятая рота «Эгида» будет восстановлена и усилена. Капитан Полукс выстроит на вершине Фароса еще большую крепость. Сота больше никогда не падет. Да будет стоять она вечно, служа нашим оплотом против врагов Императора. Повелители Ночи напали на нас, но потерпели неудачу. Многие мертвы, остальные бегут в свои темные убежища. И я клянусь, что такая судьба ждет всех, кто посмеет атаковать этот мир.
Всех вас, сыны мои, ждет награда за ваши жертвы. Но мы, легионеры, не сражаемся в одиночку. Мы погибли бы, если б не отвага и стойкость колонистов Соты. Они воевали бок о бок с нами, направляли нас, умирали с нами. Погибшие из Первой Сотинской ауксиллии, первого взвода, будут со всеми почестями похоронены в Памятных садах на Макрагге, где также будет установлен памятник сержанту Мерику Гиральду и его солдатам, которые своим благородным молчанием под страшными пытками купили капитану Корвону драгоценное время. Отныне воины Сто девяносто девятой роты «Эгида» будут носить скрещенные косы в знак признания их жертв и уважения к простым людям Соты, которые помогли им пережить этот темный час.
Сервиторы, шедшие вдоль ряда побитых легионеров, оставляли внутри рогов ультимы эту новую эмблему. Клинки кос словно оберегали белоснежный символ Ультрамара.
Жиллиман встал перед Обердеем и его выжившими товарищами:
— Неофиты, вы успешно прошли испытание битвой. Все вы переходите к финальной стадии имплантации, после чего станете полноценными боевыми братьями сто девяносто девятой.
Он шагнул назад и склонил голову перед юными воинами, которые зашевелились от смущения и переполняющей их гордости одновременно. Выжившие космодесантники, их новые товарищи, отдали им честь.
Жиллиман продолжал:
— Неофит Обердей, с данного момента ты повышаешься в звании до сержанта легионной разведки.
Обердей пораженно моргнул. При виде его лица Тебекай не удержался от довольной улыбки.
Так продолжалось некоторое время: Владыка Ультрамара торжественно награждал смертных и транслюдей, пока дым разрушения расползался по чистому небу планеты.
— Мы сражаемся за Макрагг! — прокричали собравшиеся воины, и Ультрамарины, и люди. — Отвага и честь!
— Время отправляться к вершине, — сказал примарх, с торжественным видом поворачиваясь к самому высокому парапету Императорской наблюдательной башни.
Они поднялись по каменным ступеням мимо инвитских телохранителей, вступили в сломанные ворота редута и вышли на обширную платформу, венчающую горный пик. На другом конце, в стороне от огневых позиций и станций с астрономическими инструментами, стоял погребальный костер из высушенных скородеревьев.
На нем лежал кузнец войны Барабас Дантнох в побитой броне, но с умиротворенным лицом.
Жиллиман остановился у погребального костра; высокий рост позволял ему смотреть на погибшего воина сверху вниз.
— Ты не надел ему маску, — сказал он.
— Для него она была символом стыда, — ответил Полукс. — Он носил ее в качестве постоянного напоминания о предательстве своего легиона. Но ему больше нечего стыдиться.
— Это верно.
Жиллиман поднял руку, и капитан Касмир передал ему золотистый факел, уже горящий ярким пламенем. Жиллиман протянул факел Полуксу:
— Эта честь должна принадлежать тебе.
— Милорд, как вам угодно, но для Барабаса будет куда большей честью, если в последний путь его отправите вы, величайший из сынов Императора.
— Хорошо, — почтительно кивнул Жиллиман и с треском засунул факел глубоко в погребальный костер.
Все отошли, когда огонь занялся. Языки пламени устремились к Дантиоху, опаляя броню, касаясь покрытой шрамами кожи, скрывая столбами пахучего дыма, уже поднимающимися к небу.
— Рота! — закричал стоявший впереди телохранитель Жиллимана.
— Мы провожаем Дантиоха, героя Империума! — взревели все и дали залп из болтеров.
Оружие с грохотом выпустило снаряды, и те со свистом устремились вверх на реактивных струях, прогремев еще раз, когда преодолели звуковой барьер.
— Мы провожаем Дантиоха, героя Империума!
— Мы провожаем Дантиоха, героя Империума!
Небо потемнело. Погребальный костер Барабаса Дантиоха заливал его товарищей светом и жаром. Последние лучи солнца ударили в Фарос, осветив красным пещеры на боку и вершине.
Ничто не засветилось в ответ и никогда уже не засветится. Песнь горы оборвалась, и на Империум Секундус опустилась настоящая ночь.
В главной локации «Бета» шла бурная деятельность. В процессе первых экспериментов Дантиох выделил этот двойной зал в форме песочных часов в качестве потенциальной регулировочной платформы, но позже забыл о ней, найдя новые помещения. Она была грязной, влажной, со следами битвы повсюду. В одном углу валялось сломанное оборудование, стены покрывали тонкие трещины. Ею решили воспользоваться лишь потому, что главная локация «Альфа» была разрушена.
Изображение Сангвиния дергалось и мигало, как при плохой пикт-передаче. Техноадепты сновали вокруг, передвигая рычаги и регулируя подачу энергии в попытке стабилизировать его.
— Связь долго не продлится, милорд, — сказал один. — Вам стоит быть кратким.
— Хорошо, — ответил Жиллиман. — Полукс?
Полукс стоял в центре новой регулировочной платформы, бледный от напряжения, с блестящим от пота лбом.
— Я делаю, что могу, но я не Дантиох, а Фарос уже не работает так, как раньше.
Сангвиний сидел во всем своем королевском великолепии на гравированном троне в развалинах Поклонной часовни. Он следил взглядом за Владыкой Ультрамара, занимающим место на платформе рядом с Полуксом.
Два полубога, два короля руин, взглянули друг на друга через звезды.
— Оставьте нас! — крикнул Сангвиний работникам Механикум.
— Милорд, — сказал недавно назначенный магос, — мне с моими прислужниками надо…
— Я сказал оставить нас, — ледяным тоном повторил Сангвиний.
— Полукс должен присутствовать, — возразил Жил-лиман.
— Хорошо.
Все, кроме Полукса и пары десятков неразумных сервиторов, покорно вышли.
Лишь когда зал опустел, Сангвиний заговорил:
— Брат. Кёрз был здесь.
— Что? — взволнованно воскликнул Жиллиман. — Ты ранен?
— Нет. Он пришел поговорить — во всяком случае, он так сказал.
— И он говорил?
Сангвиний заворочался. Тяжелое одеяние зашелестело.
— Да, только едва не убил Азкаэллона и уничтожил несколько самых доверенных моих сангвинарных гвардейцев.
— Чего он хотел?
— Прощения? Признания? Кто знает? Мне кажется, он сам до конца не понимает, что ему нужно. Но среди его жалостливой болтовни прозвучало кое-что странное, и я не могу выбросить эти слова из головы.
— Наивная философия безумца и глупца, — отмахнулся Жиллиман. — Не обращай внимания, у него способности депрессивного подростка, а нам всем остается лишь терпеть его попытки изображать всезнание.
— Может быть, — ответил Сангвиний. — А может, и нет.
Он помолчал, подбирая слова. Братья взглянули друг на друга.
— Робаут, я вызываю тебя к себе, на Макрагг.
В улыбке Жиллимана появилась напряженность.
— Брат? Ты вызываешь меня? Отчего такая смена настроения?
Он попытался обратить все
