— Это был дерьмовый день, — отвечает он. — Идеальный повод выпить, как
думаешь?
Я пожал плечами, но понял, что согласен с ним, каждый день после отъезда Веры –
дерьмовый. Я хватаю свою куртку и следую за ним через двери. Сейчас четыре, немного
рановато, но также это то время дня, когда я чувствую себя легче, счастливее. Это время
скорого пробуждения Веры. Сложно мириться с разницей в часовых поясах, не имея
возможности пообщаться с ней большую часть рабочего времени.
Обычно Уоррен приезжает на работу на метро, так что мы садимся в мой
внедорожник и находим бар на полпути между нашими квартирами. Это слегка ниже по
склону и внезапно я ощущаю тяжесть тоски в своей груди, потому что такое место
наверняка понравилось бы Вере.
Я скучаю по ней так чертовски сильно, что аж больно.
Мы присаживаемся, и Уоррен начинает нас спаивать. Я удивлен, когда он
возвращается с бурбоном вместо пива.
— Тяжелый день? — интересуюсь у него.
Он только ухмыляется.
— Неее, дружище, это у тебя тяжелый день. — Он звенит своим стаканом о мой. —
Осмелюсь предположить, что несколько тяжелых недель.
Я медленно киваю, глядя на него, пока мы заливаем жидкость в свои рты. Когда он
только пригласил меня выпить, я подумал, что он хочет поговорить о своем уходе и обо
мне, занимающем его должность, но сейчас я не уверен.
— Как ты держишься? — спрашивает он.
Он любопытен, но в его голосе нет злобы, только искреннее беспокойство.
Я глубоко вдыхаю. Я ни с кем о нас с Верой не разговаривал. Если Лючия или мои
родители касались этого вопроса, я уходил. Их голоса и лица таят в себе столько
эмоциональной привязанности к ней, что это разбивает мне сердце и напоминает о моей
потере. Их утрата лишь усиливают мою собственную.
Но Уоррен является довольно беспристрастным наблюдателем. У него нет
эмоциональной привязанности ни к ней, ни ко мне. Вскоре его даже не будет поблизости.
И в связи с этим каким-то образом я чувствую правильным рассказать ему правду, хотя и
больно ее признавать.
Я смотрю вниз на свой стакан, взбалтывая янтарную жидкость.
— Я не держусь, — признаюсь ему. — И это правда.
Его взгляд выражает сочувствие, но без жалости.
— Я знаю, как это.
Я осушил остатки бурбона, обжигая горло.
— Я думал, что держусь, — продолжаю, прочистив горло. — Я так думал, потому
что раз мы уже проходили через это раньше, то я снова смогу вынести это. Но человек, которым я был тогда, кем была она... мы так сильно изменились с того времени. Мы
выросли. Друг с другом. Друг в друге, если ты понимаешь смысл. Раньше это было
непросто... но это… убивает меня.
Не то, что бы я признаюсь кому-то, не знаю, но это ощущается хорошо –
освобождение в том, чтобы произнести это вслух. Услышанное из моих собственных уст, заставляет понять, насколько это все правда, насколько сильно я страдал. Вера повсюду, в
каждом моменте дня, в каждой клеточке моего мозга, но я все еще не могу воссоздать ее
из своих воспоминаний, не могу вызвать в воображении ее вкус, запах, кожу, улыбку и
создать реальную версию ее из плоти и крови. Она – узница моих мыслей, сердца и души, но этого для меня недостаточно. Мне нужна она настоящая, я хочу ее. Сейчас. Сегодня.
Завтра.
Уоррен вздыхает, и по звуку его вздоха я знаю, что он понимает. Он вспоминает, каково это было для него, каковы ощущения, когда любовь может видоизменить всю
жизнь. Но он не может почувствовать этой боли, он не может знать каково это – потерять
Веру, потому что Веры у него никогда не было. Если бы была, тогда он бы наверняка
знал, как я держусь. С виски. С онемением. С истекающим кровью сердцем.
— Так и что ты собираешься с этим делать? — спрашивает он, пронзительно глядя
на меня.
Я пожимаю плечами.
— Ждать, полагаю. У меня нет выбора. Она может только в январе пойти учиться, если поступит.
— А если нет?
Я искоса смотрю на него.
— Она поступит. У меня есть возможности.
— У тебя есть деньги, — констатирует он сухо.
Я покачиваю рукой вверх и вниз.
— Более или менее. Деньги. Власть. Иногда эти вещи срабатывают мне на пользу.
А иногда – нет.
— Значит, раз ты так уверен в том, что она поступит в колледж в январе, тогда чего
ты ждешь?
Я хмурюсь, не совсем понимая, о чем он говорит. Он поднимает руку в знаке
бармену, чтобы тот повторил наши напитки, и я уточняю у Уоррена:
— Что ты имеешь в виду?
Его лицо принимает такое выражение, какое бывает у него, когда один из наших
игроков ставит кому-то подножку на поле.
— Я имею в виду, что, если бы я был тобой (Бог видит, это не так) и у меня были
бы такие деньги и власть, и авторитет звезды, и большие яйца, и что бы там ещё у тебя ни
было, и мог бы просто с помощью всего этого устроить свою девушку в университет, я бы
не заставлял её ждать до января. Я бы устроил её туда прямо сейчас. К примеру, на
следующей неделе, если бы я только имел такую возможность.
— Семестр уже начался, — протестую я. — Есть приказы, обязывающие являться
своевременно.
Он мимолетно закатывается глаза.
— Да. Ты так думаешь? Дай взятку, Матео. Ты в любом случае был готов это
сделать. Кому есть дело до приказов? Устрой её куда-то, как-то. Начни сначала.
И внезапно появляется луч света, но не в моей голове, а в груди и он растёт, становится ярче, теплее, освещая все вокруг.
— Ей нужно заполнить и прислать из Канады анкету. — говорю я. — Что если я...
Что если она...
Я боюсь произнести вслух вопрос: а что если она не приедет? Что если у нее
слишком много оправданий? Что если уже слишком поздно?
Бармен ставит перед нами стаканы, Уоррен берет свой и салютирует мне.
— Ты знаешь как это. Если ты хочешь сделать что-то хорошо – сделай это сам. У
тебя есть совсем немного времени, прежде, чем ты станешь помощником тренера, а потом
ещё немного времени прежде, чем ты станешь тренером. Это последнее свободное время, которое у тебя есть, если я правильно понимаю. Возможно, тебе стоит воспользоваться
этим.
Может, мне стоит поехать к ней, как он говорит. Возможно, стоит поехать в
Ванкувер и убедиться в том, что это происходит.
А может, мне стоит поехать и вернуть Веру домой.
Я поднимаю свой стакан и чокаюсь с Уорреном, но мои мысли уже в другом месте.
Мысленно я уже подсчитываю затраты, планирую покупку авиабилетов и думаю о том, как я собираюсь договориться с университетом и взять отгул у Педро. Я думаю о Вере и
том, как появлюсь перед её дверью, прикасаясь
