Глаза Рэна слегка сужаются.
– Вы считаете, что я пригласил вас танцевать, чтобы как-то… унизить?
– Не знаю, но ты вообще хоть думаешь о том, что спрашиваешь? Считаешь, что люди будут видеть во мне воинственную принцессу, когда я упаду носом в пол?
– Довольно, – резко заявляет Рэн. – Вы можете ездить верхом. Вы противостояли мечнику, чтобы спасти семью Фреи. Вы выступили против еще одного вооруженного мужчины в трактире. Пережили нападение сегодня. – Он облокачивается на стол, чтобы приблизиться ко мне; его глаза потемнели от злости. – Вы попросили Грея научить вас метать ножи, а меня – дать урок стрельбы из лука. Вы убедили мой народ в том, что правите соседним государством, но я не думаю, что вы осознаете, насколько это впечатляюще.
– Понятно. И к чему ты клонишь?
Рэн выглядит настолько же раздраженным, насколько раздраженной я себя чувствую.
– И после всех этих фактов вы почему-то уверены, что я пытаюсь вас унизить танцем? – Он с грохотом опускает на стол пивную кружку. – Миледи, я должен вас спросить… Вы сами вообще думаете, о чем говорите?
До того как я успеваю ответить, Рэн встает со скамьи и уходит.
Глава 32
Рэн
Я стремительно иду к краю площади, где земля резко превращается в практически отвесную скалу, у подножия которой гавань, доки и корабли, блестящие в свете восходящей луны. Небольшие рыболовные лодки и огромные промысловые суда пришвартованы на зиму; лед намерзает на торчащие из воды столбики. В некоторых окнах мерцает свет от свечей, но большинство домов стоят в темноте и тишине. Фонари небрежно качаются, пока моряки и портовые рабочие направляются домой.
На пустом замерзшем причале я замечаю парочку, сплетенную в страстном объятии.
Так просто. Так несправедливо.
По открытой площадке разносится музыка, и в дальней части площади образовались пары для танцев. Вокруг играющей группы на высоких шестах ярко горят факелы. Несмотря на веселье, я чувствую тяжесть взглядов, направленных мне в спину. Я предоставил материала для сплетен в Лунной гавани на дни вперед. Путем предотвращения нападения мне удалось получить контроль над ситуацией и потребовать сотрудничества, но из-за моментного раздражения я сейчас вот-вот пущу все коту под хвост.
Мне не следовало уходить оттуда так, как я ушел. Я представляю себе отца, который говорит: «Люди могут раздуть скандал из одного слова. Из одного взгляда. Ты, сын, не должен давать им повода ни тем, ни другим».
Харпер возникает рядом со мной. Я не смотрю на нее, поскольку не уверен, что хочу сказать.
Девушка наверняка чувствует мое дурное расположение духа, потому что тоже молчит.
Мне кажется, что я должен перед ней извиниться, но, скорее всего, ей бы тоже это сделать не помешало. Мы стоим вместе и смотрим на воду, на усыпанное звездами ночное небо. По бухте проносится ветер и свистит между нами, спутывая мои волосы и приподнимая юбки Харпер. Тишина длится долго, пока мое раздражение не начинает растворяться и наше молчание не становится более простым и теплым.
– В замке, – в конце концов говорю я, – музыка никогда не меняется. Каждый сезон мелодии повторяются снова и снова, вне зависимости от того, что я делаю.
Харпер молчит; музыка с противоположной стороны площади наполняет воздух, приглушенная поскрипыванием лодок и мягким шумом волн.
– Раньше мне нравилась музыка, – продолжаю я, – и моей семье тоже. Инструменты играют каждый день, потому что отец так велел. Музыка сопровождала каждое торжество, каждое событие, каждый рассвет. Когда-то я ее любил.
Девушка продолжает молчать, но я могу видеть контур ее профиля. Харпер немного повернулась, чтобы посмотреть на меня.
Я направляю взгляд на бухту.
– Теперь я ненавижу музыку.
Девушка выдыхает то ли в знак солидарности, то ли в знак примирения.
– Но здесь музыка новая, – говорит Харпер. – Другая.
– Да.
– Приглашение на танец не было рассчитано на то, чтобы получить признание людей. Ты просто хотел отвлечься от проклятия.
Харпер права, но из ее уст мои мотивы звучат несерьезно, особенно если учесть наши цели. Я хмурюсь.
– Ладно, – произносит она. – Научи меня.
Я смотрю на девушку, приподняв бровь.
Харпер облизывает губы.
– У меня будет плохо получаться. Когда я была помладше, мой физиотерапевт порекомендовал занятия балетом для тренировки мышц и улучшения равновесия, но я ненавидела балет. У меня отвратительно получалось. Маме приходилось подкупать меня занятиями верхом, чтобы я ходила на танцы.
Подкупать, чтобы заставить ходить не на что иное, как на танцы. Это так в стиле Харпер.
Я протягиваю руку:
– Позволите?
Харпер смотрит на мою руку в нерешительности.
Я жду.
Наконец в моей ладони оказываются ее мягкие и легкие пальцы. Я разворачиваю девушку к себе лицом, затем опускаю ее руку к себе на плечо. У Харпер перехватывает дыхание. Она становится очень неподвижной, и я даже не уверен, что она дышит.
Я подступаю ближе, до тех пор пока юбки Харпер не касаются моих ног, и кладу руку девушке на талию.
– Я приглашаю вас на танец, а не тяну на веревке за лошадью. – Я театрально вздыхаю. – Вам обязательно выглядеть так, будто вас пытают?
Это заставляет Харпер улыбнуться, и улыбка наверняка тянет швы на ее щеке, потому что тут же исчезает. Свободная рука девушки зависает в воздухе, словно она решает, оттолкнуть меня или нет.
Девушка сильно напряжена. Она слезла вниз по шпалере и метнула нож в Лилит, но боится танцевать.
– На нас все смотрят? – шепчет Харпер.
Весьма вероятно, но я не поворачиваю голову, чтобы проверить.
– Сомневаюсь, – отвечаю я, а затем стараюсь говорить теплее: – С наступлением ночи темнеет, и мои глаза видят только вас.
Харпер заливается краской, а затем немного встряхивает головой и смотрит в сторону бухты.
– Да ты настоящий мастер. И сколько девушек с тобой танцевали?
– Какое количество вас упокоит? Дюжина? Сотня? – Я выдерживаю паузу. – Нисколько? Все?
– Ты уходишь от ответа.
– У меня нет ответа. Кто вообще считает такие вещи? К тому же вы должны знать, что я танцевал с девушками еще до того, как меня прокляли. – Я пододвигаюсь ближе к Харпер. – С уверенностью могу сказать, что я никого никогда не учил танцевать на краю обрыва в Лунной гавани.
– Я стою, а не танцую.
– Это все часть урока. Закройте глаза.
Харпер хмурится, но закрывает глаза. Я прижимаюсь к ней еще ближе, пока между нами едва остается место, чтобы дышать. Мы не двигаемся, а просто стоим, зажатые между тихими звуками гавани и громкой мелодией, разносящейся по площади.
Момент навевает на меня воспоминания, и я продолжаю оставаться неподвижным.
– До проклятия, – говорю я, – я иногда танцевал со своей сестрой…
– С Арабеллой?
Меня удивляет, что она запомнила ее имя.
– Нет. С Арабеллой – никогда.
