Это я сделал с болью в сердце, но на ура штурмовать такой город, как Ковель, не имел права. Хотя и думал, что даже с недостаточной подготовкой моих кавалеристов нам это по силам. Но думать – одно, а быть уверенным – другое. А я должен быть уверенным, ведь от этой операции слишком многое зависело. И в этом я убеждался каждый раз, когда читал полученные из штаба фронта радиограммы. Положение становилось все хуже и хуже – начались проблемы с нижними чинами, не желающими продолжать войну, даже в тыловых частях. И в Петрограде акции неповиновения властям усилились. По-видимому, в столице случилось что-то экстраординарное, если штаб фронта решил сообщить нам о негативном развитии ситуации в Петрограде. Так что я понимал, что ситуация пошла вразнос и только громкая победа сможет хоть как-то успокоить народ. И склеить разваливающийся Юго-Западный фронт. Напряжение нарастало не только у меня, практически все подчиненные стали нервные и многие готовы были пойти хоть в пешую атаку на дзоты, лишь бы прервать это мучительное стояние на реке Стоход. Народ мог перегореть, и я решил больше не откладывать начало операции.
Глава 18
Утро начала операции, в отличие от предыдущих пасмурных дней, выдалось ясным и солнечным. В такое утро хорошо прогуливаться по лесу, наслаждаясь природой, или, если ты еще не встал, томно потянувшись, обнять лежащую рядом жену. А мы, чертыхаясь и матерясь, готовились нести смерть. Пускай врагам, желающим захватить нашу землю, но все-таки людям, у которых тоже были матери, а у некоторых дети и жены. Вот о чем я думал, обходя колонны автомобилей мехгруппы, готовящейся к прыжку. Кавалеристы тронулись в путь еще затемно. Им нужно было добраться до намеченных позиций в окрестностях Ковеля до 8-00. То есть до того момента, когда начнет свою арию мехгруппа. Восемь часов были выбраны не случайно. Именно в это время австрийцы были наиболее расслаблены, у них начинался завтрак. Конечно, если бы знать точно, что наша задумка по спаиванию пулеметчиков удалась, то можно было начать операцию и раньше. Не в темноте, конечно, ведь водители в мехгруппе были далеко не асы и в темноте управлять автомобилем, двигающимся задним ходом, они не смогли бы. Да даже я не смог бы в темноте объезжать препятствия, ведь в это время у автомобилей не было задней подсветки. Сделать задние фары у нескольких автомобилей я бы смог, но не стал. Ведь даже очень пьяный пулеметчик попадет в такую выделяющуюся в темноте цель. А скорее всего, если австрийцы не закоренелые трезвенники, они приняли на грудь нашу адскую смесь. А как не принять, если окрестные мужики уже неделю привозят отличный самогон и меняют его на всякую хрень, которой полно во всякой воинской части. Дураком надо быть, чтобы не поменять паршивые гильзы на четверть отличного самогона. Видите ли, у местных крестьян пошла мода на медные украшения из патронных гильз и светильники из снарядных. Да даже самый последний солдат австрийской армии за самогонку сможет удовлетворить эту потребность местного населения. Да и местные крестьяне начали с удовольствием заниматься этими бартерными операциями. А что? Выменял у австрийцев гильзы на самогон, а потом отдал эти самые гильзы русским. Вот только один минус – русские берут гильзы только с укрепрайона (говорят, у них металл особенный). А так им можно было гильзы с Кулиги принести, после недавних боев там этим добром вся земля устлана. Именно так мне описал ход операции «Самогон» полковник Кузякин, который не только предложил спаивать австрийских солдат, но и отвечал за это направление деятельности. А вчера вечером полковник Кузякин доложил, что операция вошла в завершающую фазу. Самогон, разбавленный отваром из мухоморов, отдали австрийским солдатам из гарнизонов дзотов. А телегу, перевозившую это пойло в Ковель, как мы и планировали, конфисковали венгерские уланы. Так что в Ковеле во время нападения моих кавалеристов тоже будет полно мучающихся похмельем и больной головой австрийских солдат. Кроме улан, эту адскую смесь должны были испить многие австрияки. Об этом обещал позаботиться командир наших сербских диверсионно-разведывательных групп – Иосиф Броз Тито.
Штурм укрепрайона, расположенного рядом со станцией, начался буднично и тихо. Не было никакой артподготовки и даже ружейно-пулеметной стрельбы. Пластуны по-тихому выползли на полосу перед дзотами и начали проделывать проходы в проволочных заграждениях. В это время на дороге, по которой в укрепрайон на телегах завозилась самогонка, появилась колонна наших бронеавтомобилей. Австрийские часовые растерялись и подпустили автомобили слишком близко, за это и были жестоко наказаны – заколоты штыками бойцами десантных групп. Эти бывшие солдаты Осетинской пешей бригады были натренированы на такую ситуацию и уничтожили часовых быстро и бесшумно. Но все равно первые выстрелы прозвучали именно с этого поста. Осетины уничтожили не всех австрийских солдат. Один из них, скорее всего командир поста, находился в это время в будке охраны. Он и начал стрелять, при этом ранил двоих наших бойцов. Этого австрийца быстро обезвредили, расстреляв из пулеметов. Будка после этого начала напоминать решето. Затем, оставив раненых на попечение санитара, автомобили, сильно газуя, ринулись к штабу укрепрайона. Я все это видел и слышал, так как двигался на «Форде» спецгруппы в хвосте колонны. Я не сразу скомандовал Максиму следовать за автомобилями мехгруппы, сначала мы подъехали к раненым, я лично осмотрел их и решил, что раны не настолько серьезные, чтобы делать ребятам инъекцию пенициллина, несколько доз которого мне выделил Кац. Этот драгоценный антибиотик я берег на крайний случай, когда мне стало бы ясно, что медицина начала двадцатого века не смогла бы справиться с инфекцией, полученной в результате ранения. А тут раны были чистые, уже продезинфицированы самогоном. Санитар знал дело и четко следовал инструкции – не жалеть самогон при обработке ран.
Исполнив роль отца-командира, я забрался обратно в кабину «Форда», приказав
