Вот так я думал, направляясь в очаг перестрелки. Но когда мы подъехали к месту, где недавно шел бой, стрельба уже стихла. И из какого-то бункера бойцы мехгруппы выводили оставшихся в живых австрийцев. Штаб укрепрайона был наш. Только я собирался начинать допрашивать пленных, как со стороны передовых позиций укрепрайона, с восточной стороны раздался треск пулеметных очередей. Потом этот треск разбавили несколько винтовочных выстрелов, и пулемет смолк. Я догадался, что там произошло, но все равно не удержался и скомандовал Максиму трогаться и, лавируя между окопами и проволочными заграждениями, постараться въехать на небольшую высотку, расположенную саженях в двухстах от нас. До точки, где я задумал устроить свой НП, «Форд» доехать не смог. Окопы шли по периметру этого холма. Пришлось выбираться из кабины и в сопровождении бойцов спецгруппы по окопам добираться до самой высокой точки холма. По пути бойцы спецгруппы скрутили двоих задохликов. Когда я к ним приблизился, то меня чуть не вырвало. От этих австрийских вояк разило перегаром, как от заслуженных бомжей московских помоек. «Наверное, это последствия приема нашей амброзии», – подумал я. В конце окопа, который привел нас к НП австрийцев, расположенному практически в самом центре холма на самой высокой его точке, нам встретился еще один страдалец. Судя по форме, это был офицер, и пахло от него так же мерзко. Его связали, как и встреченных ранее солдат, только обращались с ним мои ребята более жестко, чем до этого с рядовыми.
Когда я вошел в блиндаж, оборудованный как наблюдательный пункт, то был приятно удивлен. Во-первых, количеством амбразур, которые шли практически по всему периметру. Во-вторых, огромными биноклями на специальных штативах, их было три и они были установлены так, что через них можно было обозревать весь фронт, контролируемый этим укрепрайоном. Конечно, я сразу кинулся к биноклю, через который можно было обозревать сектор, где находился источник стрельбы. Сейчас, конечно, трудно было обнаружить дзот, из которого велся пулеметный огонь. Но автомобиль, из кузова которого по дзоту стреляли снайперы, я наверняка увижу. Я даже не сомневался, что дзот заставили замолчать снайпера. Получается, не все пулеметчики попробовали нашей амброзии с добавлением отвара из мухоморов. Какой-то австриец оказался трезвенником, но за это он и получил пулю в лоб. Остальные сегодня помучаются, а завтра будут уже здоровы, хотя и в русском плену.
После наступления тишины понять, в какой бинокль следует смотреть, было сложно. И я принял соломоново решение – подошел к среднему биноклю. Оптика была отличная, фирмы «Цейс». Даже знаки различия отдельного человека можно было разглядеть на большом расстоянии. По крайней мере, я разглядел унтер-офицера из мехгруппы, по фамилии Пименов. И он был не за броней кузова автомобиля, а находился по эту сторону проволочных заграждений и пинал какого-то австрияка. Автомобиль, командиром которого он был, стоял неподалеку. Вскоре появились и бойцы его десантной группы. Они примерно таким же образом, как их командир, обращались с австрийскими солдатами, выталкивая их, как я понял, из дзота. Вывели из этого оборонительного сооружения четверых австрийских солдат. Видно было, что австрийцы еле стоят на ногах. По-видимому, они и с утра приняли дозу нашей амброзии. За процессом, как австрийских горе-вояк гонят к унтер-офицеру, я смотреть не стал. Меня больше интересовал вопрос – все ли дзоты взяты и не появится еще один пулеметчик-трезвенник. Месторасположение дзотов я представлял, помнил и ориентиры, по которым их можно было найти. Правда, ракурс был не тот, к которому я привык, изучая укрепрайон из рощи, расположенной в двух верстах от этого НП. Но искать ориентиры не пришлось – в этот бинокль я увидел шесть наших штурмовых автомобилей, стоящих рядом с поверженными четырьмя пулеметными дзотами. Два других бинокля тоже порадовали меня – остальные четыре дзота тоже были взяты. Я просто обалдел от такой картины. Этот укрепрайон пытался взять армейский корпус Особой армии, но из-за больших потерь был вынужден отойти, а тут меньше батальона, на трофейных колымагах, за три часа эту, казалось бы, неприступную твердыню взломали. Я про себя хмыкнул и подумал, что правильное, оказывается, высказывание – то, что хорошо русскому, то немцу смерть. Полковник Кузякин, предложивший споить гарнизон укрепрайона, когда я узнавал у него о последствиях разбавления самогона отваром мухомора, сказал:
– Да в моем уезде запойные мужики нередко добавляют в свое пойло отвар из мухомора. После этого так разойдутся, что вся округа дрожит. Зато после такой пьянки их несколько дней не видно и не слышно. Валяются где-нибудь на сеновале и даже встать не могут. Средство верное, если хочешь отключить человека на пару дней. Бывает, конечно, что внутренности человека не выдерживают, и отправляется он на вечный покой. Если такое с австрийцем случится, так и черт с ним.
Вспомнив слова полковника, я подумал, что хорошо бы фишка с самогоном сработала и в Ковеле. Точно бы свечу в церкви поставил. Между тем кино по загрузке пленных заканчивалось. Автомобили начали один за другим трогаться. Благо им не нужно было разворачиваться – до дзотов они добирались задним ходом. Увидев это, я тоже решил возвращаться
