Потому что и в этих поцелуях Рик тоже оказался мастером. Умело и неспешно он погружал меня в абсолютно иное, неведомое измерение. И в какой-то момент мне стало категорически мало того, что он давал, начала раздражать эта неспешность, захотелось чего-то более яростного, проникающего, более животного, что ли. Поэтому, особо не задумываясь, дернула Рика за волосы, заставляя оторваться от моей груди. Клянусь, ему это понравилось. О да! Он издал горловой стон и запрокинул голову, открыто демонстрируя, в каком восторге он от моей нетерпеливой жесткости.
– Майку сними, – прорычала я. Именно прорычала – так грубо и резко прозвучал мой голос даже для меня, но Рик это никак не прокомментировал, молча завел правую руку за голову. Футболка протестующе затрещала, но выжила и подбитой чайкой улетела куда-то в угол купе.
– Так лучше?
Он снова улыбнулся, явно польщенный моей реакцией на его тело. А я... я вдруг почувствовала, как пересохло в горле, и, немного отклонившись, нащупала бокал, из которого Рик пил несколькими минутами ранее, и тут же осушила его, облизывая жадным взглядом бронзовый торс моего попутчика. О, как он был хорош! Мамой клянусь, давшей мне жизнь, но умершей раньше, чем я успела ее узнать; отцом, ушедшим вслед за нею, раз так и не отыскал меня; матерью-настоятельницей, одарившей сироту своим именем, и даже святой Брунгильдой, – в жизни не видела ничего более прекрасного.
Рот наполнился слюной, и я сглотнула. У Рика было роскошное тело, загорелое и, что меня неимоверно порадовало, почти лишенное волос. Уж не знаю почему, но волосатые мужики меня не просто раздражали – злили. У моего же попутчика с этим все было в полном порядке. Хорошо прокачанные пластины грудных мышц – божечки, совершенного золотисто-бронзового цвета, сильные руки без шрамов и ожогов – это я первым делом проверила, только еще одного Охотника мне не хватало! На левом предплечье, правда, была татуировка, изображавшая какого-то индийского божка с кошачьей головой и двумя парами рук. Красивая. Не медля ни секунды, я провела пальцами по ней, по плечам, по ключицам, по – один, два, три – шести кубикам пресса, по сужающейся книзу полоске мягких рыжеватых волосков, добралась до ремня брюк… и тут выдержка мне отказала. Это было… не знаю, помутнением рассудка, чем-то, с чем я, в буквальном смысле слова, не могла бороться, будто внутри меня в какой-то момент очнулась ото сна незнакомая часть моей души, мурлыкнула, похабно потянулась, а потом изогнулась и вцепилась зубами в беззащитно обнаженное мужское горло.
– Кош-ш-шка! – прошипел Рик, прямо-таки отдирая меня от своей божественной плоти и опрокидывая на полку.
А потом вжал меня в сиденье, и от ощущения его голой кожи, так плотно прижимавшейся ко мне, хотелось не рычать даже – орать дурным матом, как кошки по весне, и тереться, тереться о придавившее меня тяжелое тело.
– Ответка, – хрипнул Рик, придержал меня рукой за горло, чтобы я сильно не дергалась, и с удовольствием, я бы даже сказала, с аппетитом вгрызся в мое левое плечо.
Стыдно признаться, но взвыла я не от боли, хотя больно было, обманывать не стану. Заорала я от сокрушительного и совершенно невероятного оргазма. Такого не то что с Домом не испытывала, даже сама себе так хорошо сделать не могла.
— Не кончай, не кончай, не кончай... – будто мантру, бормотал Рик, сдирая с меня штаны. Я его прямо зауважала: не так-то просто стянуть со вспотевшего, расслабленного до состояния «жидкости» тела джинсы-стрейч. Когда же понял, что уговоры его несколько неактуальны, сверкнул почерневшим от возбуждения взглядом и объявил:
– Второй раунд.
– Второй раунд только после второй загадки, – чисто из вредности пробормотала я, пытаясь выровнять дыхание и собрать в кучку разбежавшиеся мысли.
– По хрену… – прорычал Рик, успешно стаскивая с меня джинсы вместе с хлопковыми танга, тоже ни разу не сексуальными. – Я отгадки знаю на все. Хочу тебя, Кошка, как же сильно я тебя хочу… Бюстик сними. Голой тебя хочу.
Мозг вяло возмутился из-за настойчивости Рика, а руки уже потянулись к лифчику, чтобы поскорее исполнить требование мужчины. Потому что, чего уж врать, я тоже его хотела. По-настоящему. И желание отомстить Дому и оставить с носом Комиссию к этому сумасшествию не имело вообще никакого отношения.
Дождавшись абсолютной обнаженности, Рик переместил ласки на мой живот, поцеловал ямку пупка, опустился еще ниже и… кажется, меня понюхал… нет... Да, определенно понюхал, испустив весьма однозначный стон удовольствия.
– Сладкая, – пробормотал, сгибая мои ноги в коленях и разводя их в стороны, – Кошечка… – едва касаясь моей влажной и припухшей от ожидания прикосновений сердцевины.
А затем провел языком прямо там, в самом-самом нужном месте и довольно заурчал, когда я заерзала и дернулась всем телом, толком не зная, чего я хочу больше: чтобы он продолжил это или все-таки позволил мне сгореть от стыда.
– Отзывчивая, вкусная, – шептал он, вылизывая, покусывая, нажимая на чувствительные точки и вырывая из меня совершенно неприличные стоны. Так потрясающе, так удивительно… Так вообще бывает?
– Моя невероятная, моя страстная, моя охренеть до чего идеальная девочка… Хильди, очень тебя прошу, скажи, что у тебя есть презерватив.
– Что?
Краем сознания я отметила, что Хильди – это производная от Брунгильды, и вспыхнула от понимания простой вещи: даже если бы Рик сейчас назвал меня чьим-то чужим именем, мне было бы наплевать – лишь бы продолжал...
– Потому что если нет, – его лицо внезапно приблизилось настолько, что я смогла рассмотреть танец шальных бесенят, отжигавших какой-то абсолютно безумный танец в янтарном море его глаз, – у нас проблемы, Хьюстон.
– Проблемы? – простонала я, не то чтобы не понимая, о чем говорит Рик. Все я прекрасно понимала! И, наверное, не зайди у нас с ним все так далеко или, что более вероятно, будь на его месте кто-то менее опытный и бесстыжий, я бы перепугалась до чертиков и подзатыльников бы себе навешала за безрассудность. Это кем надо было быть, чтобы запланировать секс с первым встречным и не озаботиться вопросом защиты? Идиоткой, вот кем. Однако на месте Рика был Рик, и в данный момент я думала лишь о том, что мне наплевать. На презерватив, на возможные последствия, на совесть и стыд, которые рано
