– Очень-очень большие! – чертыхнулся Рик, и я услышала, как – аллилуйя! – звякнула пряжка его ремня. – Потому что того единственного, что есть у меня, нам с тобой наверняка не хватит.
Наплевать… Как-нибудь выкрутимся... Потом об этом подумаем... Мне все равно... Боже, в моей голове были одновременно эти и еще миллион других беспечных и безответственных мыслей, но из горла вновь вырывались лишь хриплые стоны, и я потянулась за поцелуем, сладким и жгучим, как острый перец, суматошно помогая попутчику избавиться от джинсов и белья. Наконец расслышала шуршание фольги, и Рик, прикусив краешек моего уха, спросил, не хочу ли я ему помочь.
– Лучше сам, сам… – ответила, задохнувшись.
– Стесняешься?
Замотала головой. Если бы! Никакого стеснения не было и в помине, что странно, учитывая, что голого мужика вижу второй раз в жизни. И если с первым до обнаженки я встречалась долго и вполне регулярно, то об этом вообще ничего, кроме имени, не знаю. Чувство неловкости во мне вызывало нестерпимое желание вновь попробовать Рика… на зуб. Укусить сильно, до крови… Представила себе, каким будет на вкус бронзовый бог, и облизала вмиг пересохшие губы.
Рик замер, с выражением легкой растерянности проследив за движением моего языка. А затем перевел взгляд с моего рта на шею и чуть ниже – к плечу. Туда, где остались следы от его зубов. Дернул кадыком, сглатывая, и я зашипела, несдержанно прогибаясь навстречу мужчине:
— Ну ж-же!
Приподнялась на лопатках и – не укусила – облизала темное пятнышко на его горле. Хоть убейте – не знаю, откуда во мне это взялось.
— Ненормальная, – с какой-то обреченностью в голосе простонал Рик и вошел в меня одним резким движением. Сладко и больно одновременно. Вскрикнула, все-таки в этой части половых отношений я по-прежнему была новичком, но не признаваться же в этом сейчас!
– Прости-прости!
Он и сам, без моих пояснений все понял, и прежде чем, шевельнувшись, податься назад, осыпал мое лицо легкими поцелуями.
– Просто ты такая узкая… черт!.. Кошечка, какая же ты…
Внутрь – выдох. Наружу – стон. Снова внутрь – ме-е-едленно и глубоко, а хриплый голос неустанно бормочет какие-то глупости, которые возбуждают не меньше, чем плавное скольжение и ритмичные движения. Наружу… Дыхание рвется, как тонкая бумага, царапает горло острыми краями застрявшего крика, и хочется взлететь к самому солнцу, а потом упасть на землю россыпью радужных брызг.
В ушах ревет кровь, и сквозь триумфально-барабанный бой сердца я уже не слышу слов своего любовника, потому что он, кажется, тоже внезапно разучился говорить. Его глаза закрыты, черты лица заострились, приобретя какую-то хищную жесткость, голова немного откинулась назад, и я видела, как по бронзовой шее стекает капелька пота. Подняла к ней руку – в кончики моих пальцев ударился бешеный пульс, и я вновь ощутила – именно ощутила, не просто слышала – странный, до безумия возбуждающий вибрирующий звук мужской страсти.
– Р-ракшaси атта, – на незнакомом языке прорычал Рик. – Атта ихиро…
И не останавливаясь, ни на миг не прекращая резких, давно утративших медлительную нежность движений, склонился к моему плечу и с довольным урчанием облизал следы, оставленные его зубами.
Я извращенка. Сумасшедшая мазохистка, не иначе, потому что выгнулась, будто меня током прошило, и жалобно захныкала:
– Пожалуйста!
В этот раз больно не было, потому что Рик не кусал, лишь легонько прихватил зубами мою кожу, но мне и этого хватило, чтобы сорваться за грань реальности.
В себя приходила долго. Медленно восстанавливала сбившееся дыхание, собирала вместе слегка ошалевшие мысли… Одна из них заставила улыбнуться, лениво и довольно. Впрочем, я себя так и чувствовала: ленивой, довольной и в абсолютной нирване.
– О чем думаешь? – шепнул над ухом Рик.
Мы все еще лежали на его полке, голые и потные, и, несмотря на то, что места мало, было хорошо и уютно. По крайней мере мне. Приоткрыв глаза, повернула голову, заглядывая попутчику в лицо. Наверное, это плохая идея – сказать ему, что улыбаться меня заставила мысль о том, что это я удачно попала. В том смысле, что одним ударом двух зайцев убила: узнала наконец, что такое настоящая страсть, и от Дома избавилась раз и навсегда. Нет. Не стану о нем вспоминать. Ни сейчас, ни когда-либо еще.
— Ни о чем. Просто…
Рик притянул меня к себе за шею и поцеловал.
– Скоро станция, – сообщил минуту спустя, глянув на табло настенных часов. – Надо одеться.
– Угу.
Я зевнула. Шевелиться и что-то делать не хотелось от слова «совсем».
– Давай, лентяйка!
Он пощекотал мой бок, и я хихикнула, вяло отбрыкнувшись.
– На внешнем Контуре у вагонов будут колеса менять, гонять нас по станции туда-сюда минут сорок. Как раз успею сбегать в магазин. Помнится, тут на привокзальной площади была какая-то «вечерка».
Рик свесил руку, подобрав с пола мою майку с трусиками, хмыкнул:
– Впрочем, ты можешь не одеваться. Я за презервативами – и сразу назад, – весело подмигнул моему смущению. – Кошка, у тебя влажные салфетки есть?
Вздохнула, понимая, что вставать все-таки придется. Хотя бы для того, чтобы привести себя в порядок и расстелить постель.
– Есть. Сумку подашь?
Рик поднялся, а я, покопавшись в недрах своего рюкзачка, извлекла нужную пачку.
– Вот…
Дыхание вырвалось из груди со свистом, и я, издав истеричный смешок, едва не выругалась вслух. А все потому, что Рик как раз повернулся ко мне спиной. Красивый, бронзовый, обнаженный. Со знакомым клеймом на правой ягодице. Я зажмурилась. Твою мать! Кто? Кто, скажите мне на милость, ставит отметину о принадлежности Короне себе на задницу?! Жизнь – боль. И если тебе на минуточку показалось, что это не так, лучше пойди и сразу ударься головой об стенку.
– Все нормально?
Рик, абсолютно не загоняясь из-за собственной наготы, неторопливо собирал вещи: кроссовки, носки, джинсы, а я разучилась дышать. Кажется.
– Ты смотришь на меня, как на призрака.
Прокашлялась.
– Мне показалось, – а может, и правда только показалось, а? – у тебя… сзади. Клеймо?
– На заднице? – уточнил он, ослепительно улыбнувшись. – Ты заметила?
– Ты Охотник, что ли? – тоскливо поинтересовалась, прижимая к груди майку.
– Ну да.
