«Правильно» укладываться оказалось вполне понятным порядком, когда ходоки укладывались «вальтом», ноги у головы соседа и наоборот. Таким макаром, если вдруг все разом решатся на бунт, не особо выйдет всем да разом вскочить и броситься. Кому развернутся, кому отпихнуть чей-то говнодав с руки. В аккурат для одной хорошей очереди.
Ерш и остальные вернулись нескоро, злые и мокрые с ног до головы. Притащили пару больших спиленных деревьев и кучу хвороста. Пилить выпало по очереди двойняшкам и оставшимся в живых вольным. Те матюгались, но не спорили, взвизгивая пилой и пинками откатывая кругляши под колун того же Ерша.
Так и вышло, что жрать ему остался совсем остывший бурый кисель с остатками сала.
– Ну и говно, – сплюнул он, проглотив ложку, – от одного вкуса сдохнуть можно.
– Ешь. – Хаунд прислонив голову к неполному рюкзаку, сам мотал бинт на руку.
Пальцы подживали. Как он не нюхал, поднося пеньки к носу, ничего плохого не учуял. Гнили не было, метод той доброй лекарки помог. Странное оказалось дело – смотреть на руку, вроде как свою и, одновременно, кажущуюся чужой. Шевелил обрубками, совсем крошечным мизинца и где-то полсантиметром оставшегося от безымянного.
Да и смотрел только правым глазом. Левый, выпутанный из насквозь промокшей повязки, затек полностью. И вот он-то Хаунду не нравился. Хорошо, Коту не довелось поймать на себе взгляд Пса, несколько раз провожавший его совершенно недвусмысленно.
Хотя караванный вожак как чувствовал, останавливался и явно осматривал свое стадо, искал в нем источник ненависти, которая цепкой паутиной разрасталась вокруг. Натюрлих, было в нем что-то от настоящего кота, владеющего шестым, седьмым и еще какими-то чувствами. Пялься в рыжую от сполохов полутьму, ищи, не найдешь. Вообще, Кот совершил много ошибок за последние двое суток. Но главная, купленная на невольничьем рынке, сейчас любовалась искалеченной конечностью и старалась не отсвечивать.
За ошибки всегда приходит расплата. Ему, Коту, его собственная не понравится.
Ерш принялся заматывать голову Хаунда. А тот слушал, ведь как все лягут спать, то больно не поговоришь. Тем более скоро должны будут будить Филина, а этому караванщику Хаунд совершенно не доверял. Больно уж серьезен, чуток и насторожен.
– Они хотят с рассветом идти в Кротовку.
Хаунд хмыкнул. Это и так понятно.
– Там мост через реку. Можем спрыгнуть.
– Глупо. – Хаунд пока не видел вариантов. Кроме следующего ночлега, когда усталость появится не только у ходоков с грузом. Ну или на третий день. Третий ему не нравился, слишком долго придется идти назад, в Отрадный. Да еще и с погоней за плечами, натюрлих.
– Туман стоять будет. Уйдем.
Хаунд не ответил. Туман стоять будет, йа…
– Сипа, встань сюда. – Большой, передав пулемет напарнику, скользнул на улицу.
– Так чего тебе тут не нравилось, Кот? – Костя, устраивающий ночлег, посмотрел на вожака.
– Не знаю, – тот дернул плечами, – не нравится что-то и все.
Ерш ухмыльнулся, еле слышно прошептал:
– Перебздел, видно, слышишь?
Хаунд толкнул, заставляя замолчать. Перебздел? Или сам Кот тоже не совсем человек, и может чуять что-то? Причем это «что-то» сам Хаунд вдруг ощутил тоже. А как еще, когда «чего-то» точно много, оно на конях и запах все ближе, перебивая даже дождь?
Интересно другое, йа. Интересно ближайшее будущее и что там их ждет. Лошадиный пот, человеческий, выделанные кожи у не меньше, чем с два-три десятка людей, да и… и сталь с порохом у каждого. Недавно использованные, чищенные на скорую руку стволы и еще, едва уловимо, сталь, хлебнувшая много крови.
– Ты чего? – шепнул неугомонный Ерш.
Хаунд не успел ответить. Никто ничего не успел, когда в полуоткрытую дверь, приставив ствол к башке снова зазевавшегося Сипы, постучали. И, издевательски вежливо, с совершенно наглой силой в голосе, поинтересовались:
– Сами выйдете наружу по одному и без стволов, аль нам к вам гранат кинуть?
Дорога ярости 7
Автожиры появились в городе недавно. Прилетали на бывшую Барбошину поляну, огромный пустырь на Ново-Садовой с развалинами храма и памятником каким-то Кириллу с Мефодием, и кругами из трамвайных рельсов для развязки тяжелых стальных гусениц. Туда автожиры и прибывали, садились, торговали всяким нужным механическим барахлом и приборами. Делали их в Курумоче летуны и механы из всяких нестандартных комплектов запасных частей, оставшихся от разнокалиберных арендаторов-перевозчиков. Аэропорт-то, незадолго до Войны, готовили сделать хабом, навезли разно-нужного, да и сам в себе он прятал, видно, немало.
Вот и наделали, сколько смогли, странноватых леталок, с крыльями, неубирающимися шасси, хвостовым оперением и вертолетным, по сути, винтом. И одна такая хреновина, отчаянно пыхтя далеко не новым движком, сейчас кралась к Зубу по небу.
Дым от «медведя» Борова привлек. Зуб выдохнул, складывая и убирая трубу. Дым, точно, наблюдатели там, все такое, вот и выслали проведать – что и как. Стоит опасаться? Точно стоит, он же один. А летунам, после полугодичной давности схватки на площади Славы, доверять не приходилось. Машина на ходу, лакомый кусок.
Дверь скрипнула, спрятав ездока внутрь ставшей почти родной «ласточки». Хрен с вами, повелители воздуха, погоняем, если что. Ну а нет, так Зуб не расстроится. Не с чего.
Девятка фыркнула, заводясь. С места пошла мягко, как по маслу, покатилась вперед. Ни разу такого с Зубом не случалось, никогда. И особо дальше не хотелось повторения всех этих гонок с пострелушками. Жизнь и здоровье куда дороже, особенно после сгорающего бункера и оставленных за спиной Кулибина с Эдди, не пойми где обретающегося Хаунда и сестры. Эх, сестренка, как же так, а?!
«Ласточка» шла ровно, набирая скорость на неплохом участке. В узком куске лобовухи, спрятанном за сталью снаружи и сеткой изнутри, справа показалась башня. Самая настоящая кирпичная башня, о ней как-то рассказывал Кулибин, рассуждавший – выжила ли придорожная постройка, либо нет? Выжила, да еще обросла подобием стены, блокпоста и рогатки, тяжелой стальной трубы, лежавшей на вмурованном швеллере метрах в полста перед Зубом. Вот где дерьмо-то!
Рогатки с блокпостами сами-то по себе не вырастают. А ведь не слышал Зуб про партизан у Новосемейкино, не было их тут. Сука!
По обочине обитатели башни вырыли нехилые рвы, вбив в них всякий стальной хлам вперемежку с обычными заостренными кольями. Ну, все правильно, не объехать, только останавливаться. Из-за умершего и чадящего «медведя» башня была невидна, потому никто к нему и не набежал, сидели и ждали – когда сам доберется. И что теперь делать? Назад? А куда, если там все равно уже собираются Братья, злые как черти из-за гибели товарищей?
Засада… Впереди, за мешками с песком и в бойницах башни, когда-то бывшей просто украшением для придорожного кафе,
