присмотрела, чтобы по пути в дом из вольеры кошки и близко к ней не подходили, и мы приготовились провести мирный вечерок.
То есть приготовилась я, радуясь, что все завершилось без каких-либо чрезвычайных происшествий. Кошки, знавшие, что за коттеджем происходило что-то интересное, прилипли к длинному узкому окну, выходившему на склон, и старательно заглядывали вниз, иногда обмениваясь замечаниями, когда мышь или еще какой-нибудь дикий обитатель холма пробегал (легкими стопами, уповала я) по новенькой дорожке. Около одиннадцати я заманила их в спальню с помощью кошачьих галет, с тем чтобы запереть дом на ночь. Я проверила все запоры и вернулась наверх, оставив дверь в гостиную открытой на случай, если им захочется опять поглазеть в окно, — однако убедилась, что в кухню им проникнуть не удастся и что входная дверь закрыта на засов, причем Сафра снаружи не остался, что он все еще честолюбиво пытался осуществить.
Едва я открыла дверь спальни, как кошки вылетели из нее, точно борзые на собачьих бегах из стартовых дверец, и скатились по ступенькам, чтобы продолжить свое бдение на подоконнике. Я легла в постель и взяла книгу скоротать время до их возвращения. Обычно они долго внизу не засиживались. Читала я книгу «Кот, который ел датский модерн» Лилиан Джексон Браун, американской писательницы, автора детективной серии, герой которой, сиам силпойнт по имени Коко, помогает своему хозяину, журналисту, раскрывать чрезвычайно загадочные убийства. Датский модерн в романе оказался вовсе не новейшим сортом датских бутербродов, но стилем мебели, обивку которой Коко усердно грыз, не просто портя ее в традиционной сиамской манере, но таким способом снабжая своего хозяина ценнейшими сведениями, что в конце концов привело к раскрытию тайны. И еще Коко в ней обхаживал сиамочку, которой предстояло стать его партнершей в дальнейших приключениях.
Словно мне мало было моих двух Макиавелли в масках, так я еще увлеклась проделками и этой парочки. И читала не отрываясь. Пришла Шани и села на кровати прямо-прямо, ожидая, когда к ней присоединится Сафра, — без него она никогда не устраивалась спать. Я продолжала читать, а Сафра все не шел и не шел. Наверное, за окном происходит что-то увлекательное, подумала я рассеянно.
Видимо, я уснула. И вдруг проснулась, все еще держа книгу. Кто-то отчаянно стучал во входную дверь. Я взглянула на будильник. Десять минут четвертого ночи. Лампочка на тумбочке горела. Шани и Сафра, свернувшись, спали рядом со мной.
Мысли деловито заработали… возможно, взломщики, увидев свет, притворятся, будто у них что-то случилось с машиной, чтобы их впустили в дом. Никому не открывать дверь после наступления темноты — таков мой девиз… Я соскользнула с кровати и вышла в дверь, закрыв ее за собой, чтобы кошки не последовали за мной, прокралась в свободную комнату, не зажигая света, открыла окно и крикнула:
— Да? Кто тут?
Луч фонарика повернул вверх, осветил форменную фуражку, клетчатую ленту, и чей-то голос ответил негромко:
— Полиция.
Они за кем-то гонятся! Им нужна моя помощь! Прямо как в «Коте». Чем я могу им помочь, осведомилась я хладнокровно. Они знали, к кому обратиться. Недаром я четырнадцать лет была членом приходского совета!
— У вас все в порядке? — спросил полицейский все так же тихо.
— Да, — ответила я с недоумением.
— Но у вас всюду горит свет и все занавески отдернуты, — продолжал он. — Ваши соседи заметили это, проезжая мимо, встревожились и позвонили нам. Вы уверены, что у вас в доме ничего не случилось?
Я высунулась из окна. Полицейский не преувеличивал. Из всех трех окон гостиной на лужайку струился свет. Светилось и окно рядом со мной. Но объяснялось это просто: я же заснула, не погасив лампу. Справа окно прихожей озаряло двор и рыбный прудик. С дороги на склоне коттедж, наверное, смахивал на приземлившийся инопланетный космолет. Я догадывалась, что произошло, но на всякий случай промолчала об этом.
— Если вы подождете, я спущусь и проверю! — крикнула я вниз.
Открыв дверь спальни, я схватила халат, снова закрыла дверь, преграждая дорогу кошкам, и прокралась вниз. Полицейский и его напарник, который во время нашего разговора докладывал в участок по радиотелефону, возможно взвешивая, не попросить ли подкреплений, теперь стояли против среднего окна гостиной. Я открыла его, излучая спокойствие и невозмутимость, со словами:
— Тут все в полном порядке. Я сейчас осмотрю заднюю половину коттеджа.
— А вы не хотели бы, чтобы это сделали мы? — спросил первый полицейский.
— Нет-нет, спасибо, — ответила я (пусть удивляются моей храбрости!), прошла на кухню, а затем в комнатку за ней и посветила на новую цементную дорожку… Я не сомневалась, что там ничего нет, — и там ничего не оказалось, так что я вернулась к полицейским.
— Все в порядке, — заверила я их. — Я заснула с книгой. У меня был очень тяжелый день, и, видимо, я забыла погасить свет внизу. Ну и… — Тут голос у меня дрогнул: кто знает, как они это воспримут? — Мои сиамские кошки любят смотреть в окна по ночам, и я всегда отдергиваю занавески, чтобы они им не мешали.
У них глаза на лоб полезли. Я разглядела это и в полутьме. Уж конечно, такое объяснение им пришлось выслушать впервые.
— Вот и отлично, — сказали они хором слабеющими голосами. — Спокойной ночи!
И они отступили к своей машине, конечно, чтобы позвонить в участок еще раз, гадая, поверит ли им сержант.
Окна светились и в коттедже Ризонов дальше по дороге. Я позвонила им, хотя еще не было четырех. Наверное, они не спят и тревожатся, решила я. Так и оказалось. Они были на дне рождения, объяснила Дженет. Когда они вернулись, Питер с собакой пошел узнать, не случилось ли со мной чего-нибудь, бросил в окно моей спальни камешки, но я не отозвалась, вот они и позвонили в полицию на всякий случай. Я поблагодарила их, отправилась спать и сообщила кошкам, что во всем виноваты они и Билл. Они — потому что желают смотреть в окна по ночам, а Билл — потому что заставил меня выгружать бетономешалку. Спина у меня уже никогда не станет прежней, сообщила я всему миру вообще и потолку спальни в частности. А что теперь будет думать полиция и соседи…
Я так и не смогла заснуть, мучаясь из-за этой мысли, а на следующий день, хотите — верьте, хотите — нет, снова проделала то же. Поехала в приморский городок поблизости за покупками, купила всякой всячины, чтобы поесть на набережной, включила радио — послушать последние известия… и очнулась от того, что в стекло машины постучал полицейский и спросил, не стало ли мне плохо. Они с напарником, проезжая мимо, заметили, что я сижу, уткнувшись лбом в руль, сказал он, ну и подумали, не случилось ли со мной чего-нибудь.
Просто устала, ответила я им. Накануне ночью я почти не спала. Про кошек я не упомянула, но не сомневаюсь, что в этот день я значилась в сводке двух сомерсетских полицейских участков в графе «Происшествия». С пометкой против моей фамилии «С» — странности или «НВ» — невменяемость. А вовсе не «СК» — сиамские кошки, как следовало бы, будь в этом мире хоть капля справедливости. Примерно через неделю я выглянула в окно и увидела за калиткой еще одну полицейскую машину. Что еще я могла натворить? С этой мыслью я вышла выяснить, в чем дело, и молодой полицейский ответил, что он просто знакомится с Долиной, так как его только-только перевели сюда. Но я часто спрашивала себя, действительно ли он просто осваивался или проверял, все ли я еще веду себя странно.
Мои соседи, конечно, заверили бы его, что я невменяема. И всегда была такой. Даже Лилия Ричардс, по-моему, считала меня слегка сдвинутой. Как-то утром я ехала вверх по склону, а она ехала мне навстречу. Дорога слишком узкая, чтобы спокойно разъехаться, так что она прижалась к обочине и просигналила мне фарами, чтобы я продолжала путь. Я послушалась — и тут же увидела прямо перед собой дрозда, который прыгал с места на место, что-то поклевывая.
Он явно не собирался улететь. Кроме голубей мисс Уэллингтон, птицы тут непуганые. Они знают, что никто в Долине вреда им не причинит. Фазаны, точно воробьи, прилетают из леса на крышу дровяного сарая и кружат, шелестя крыльями, точно почтовые голуби, кружа над моей головой, когда я выхожу насыпать им кукурузы. Однако медлить, пока дрозд не соблаговолит убраться с дороги, я не могла — Лилия
