Оглушенная неистовством ощущений, Ледибаг отчаянно цеплялась за Черного Кота дрожащими пальцами, сильнее прижимаясь к нему из страха, что ноги подведут ее. Словно каждая ее косточка, каждый орган или крошечная частичка плоти превратились в кипящую жидкость, грозя в любую секунду расплавить ее в руках Черного Кота. Наверняка, только кожа позволяла ей сохранять человеческую форму, хотя и чудом — насколько она казалась сейчас горячей.
И пьянящая близость напарника нисколько не успокаивала нежную пытку.
Везде, где пальцы или губы Черного Кота касались ее кожи, температура, казалось, поднималась до таких высот, что она того и гляди воспламенится. Даже ласки его влажного дыхания на ее губах было достаточно, чтобы подпитывать неконтролируемый пожар.
Но неважно — Ледибаг отказывалась отстраняться от Черного Кота.
— Моя Леди, — сумел он выдохнуть между двумя поцелуями таким хриплым голосом, словно по его горлу провели наждачной бумагой. — У тебя явно есть легкая склонность набрасываться на меня, когда ты паникуешь… Не то чтобы я жаловался — наоборот, — добавил он с задыхающимся смехом.
Ледибаг издала неразборчивое ворчание, уткнувшись покрасневшим лицом в шею Черного Кота, чувствуя, как его тело дрожит от смеха.
Хотя у нее всё еще кружилась голова, Ледибаг понемногу начала приходить в себя. Тем не менее она не решалась отстраниться от Черного Кота. Пока нет. Она подняла лицо, с тщательной медлительностью проведя горячую цепочку поцелуев вдоль горла напарника, наслаждаясь соленым вкусом его кожи. Руки Черного Кота конвульсивно сжались на ее бедрах, и он издал тихое восклицание перед тем, как Ледибаг снова завладела его губами.
Она целовала его с прежним пылом, но беспорядочная лихорадочность теперь уступила место явному самообладанию. Ледибаг методично занялась губами Черного Кота, посасывая, кусая и облизывая, пытаясь в свою очередь вырвать у него восхитительные звуки.
Одна рука Ледибаг оторвалась от груди Черного Кота, чтобы найти пристанище в его взъерошенной шевелюре. Он вздрогнул всем телом, почувствовав, как ногти напарницы пробежались по коже его головы, когда ее пальцы заскользили среди его светлых прядей. Будто мощный электрический разряд прошел по позвоночнику, посылая серию искр от позвонка к позвонку, заставляя его дрожать.
Черный Кот уже не мог думать, зажатый между стеной и девушкой его мечты, когда она прилагала все силы к тому, чтобы лишить его рассудка.
Лихорадочные поцелуи Ледибаг буквально заставляли его задыхаться, их губы разделялись, только когда легкие готовы были взорваться. Они едва заметили, как с Маринетт спала трансформация, слишком поглощенные поцелуями, чтобы обращать внимание на настоятельный писк камней чудес.
Черный Кот положил ладонь в перчатке на ее щеку.
— Плагг, — прошептал он, с трудом оторвавшись от губ Маринетт, а потом поспешил снова поцеловать ее, когда его собственная трансформация в свою очередь исчезла, а его квами быстро скрылся, чтобы присоединиться к Тикки.
Теперь Адриан мог чувствовать кожу напарницы под своими пальцами, одновременно нежную и горячую. Ее скулы так покраснели, что, казалось, пылают огнем. Он слегка отстранился, его теплое влажное дыхание касалось лица Маринетт, когда он с трудом восстанавливал дыхание.
— Одну минутку, — попросил он.
Маринетт молча кивнула, ее грудь вздымалась и опускалась слишком быстро, она тоже с трудом приходила в себя от вынужденной остановки дыхания.
— Мне надо… немного подышать, — произнес Адриан. — Иначе я задохнусь…
Он прервался на секунду, и его лицо осветилось озорным выражением, слишком хорошо знакомым Маринетт. В качестве предупреждения она подозрительно приподняла бровь, но недостаточно быстро, чтобы помешать ему закончить фразу.
— …и это было бы мяучально.
Маринетт тихонько вздохнула, стукнувшись лбом в грудь Адриану.
— Это было ужасно, — проворчала она, чувствуя, как его грудь слегка вибрирует от довольного смеха. — Глупый Кот.
— Возможно. Но я твой глупый Кот, — ответил он с широчайшей улыбкой, нежно проведя пальцами по ее волосам, небрежно распуская хвостики, которые уже сильно пострадали в их пылком объятии.
— Да, — тихо согласилась Маринетт, когда ее темные пряди свободно рассыпались по плечам.
Она подняла голову, ее взгляд вдруг стал крайне напряженным, когда она пробежала дрожащими пальцами по скуле Адриана. Глаза Маринетт приобрели глубокий переливающийся цвет, сверкая словно два завораживающих сапфира, подчеркиваемые румянцем щек. Сердце бешено колотилось в груди, она глубоко вдохнула и на выдохе произнесла:
— Ты мой глупый Кот, и я люблю тебя.
Адриан на мгновение пораженно застыл, едва осознавая, что только что услышал. Маринетт почти начала беспокоиться, видя его таким парализованным от изумления, когда он счастливо рассмеялся. Конечно, он знал, что она сильно привязана к нему, и догадывался, что она наверняка влюблена. Но если она не однажды говорила ему ласковые и нежные слова, так открыто она призналась в любви впервые.
Солнечная улыбка осветила лицо Адриана, и нежная теплая волна счастья охватила всё его существо, понемногу окутывая теплым коконом. Сердце разгонялось по мере того, как он осознавал значение слов Маринетт, но совсем не так, как колотилось от ужаса или жаркой страсти. Сейчас оно звучало музыкой праздника, словно пело всю радость мира.
Ладони Адриана сами по себе легли на виски Маринетт, и он принялся покрывать ее лицо тысячью поцелуев, выдыхая радостно-недоверчивые: «Ты любишь меня?» — которые перемежал с пылкими: «Я люблю тебя».
Время от времени с губ Маринетт срывался хрустальный смех, когда ей удавалось перевести дыхание или когда она не отвечала пылко: «Ну да, я люблю тебя».
Страстное напряжение немного спало, их поцелуи постепенно становились не такими горячими, перейдя в нежное объятие. Запыхавшаяся Маринетт свернулась в руках Адриана, а тот шептал ей на ухо ласковые слова, имеющие смысл только для них.
Биение его сердца было всё еще таким мощным, что отдавалось по всей лестничной клетке, наверху которой они укрылись. Если только это не было биение сердца Маринетт. Или обоих вместе, он уже не знал.
Он знал только, что счастлив так, как не был никогда за всю жизнь.
И что своим счастьем он был полностью обязан чарующей девушке, которую держал в объятиях.
Он немного сильнее стиснул Маринетт в руках, с наслаждением вдыхая аромат ее волос и влюбленно целуя в макушку.
Несколько мгновений они стояли, обнявшись, пока в конце концов неохотно не отстранились друг от друга, прекрасно понимая, что не могут вечно тут прятаться. Они не сказали ни слова, но нежные улыбки, которыми они обменялись, стоили тысячи слов. Рука в руке они медленно спустились по лестнице и по общему согласию направились к дому Альи.
Маринетт не только стремилась успокоить подругу после безумной гонки, свидетельницей которой та стала, но главное — она не хотела снова упускать возможность объясниться с ней.
От мысли о встрече с Альей
