— Ишь ты, — озадачился солдат. — Это что же за зверь такой, «липесин»?
— Это, брат, такой фрукт. Очень пользительный при болезнях.
— Скусный?
— А то!
— На что похож-то хоть?
— Как тебе сказать, — задумался Будищев, и в глазах его мелькнули озорные огоньки. — Апельсин он, короче, сладкий, как будто девку любишь!
— Да иди ты! — у раненого округлились глаза. — Нешто так бывает?
— Вот тебе крест!
Проводив глазами озадаченного донельзя солдата, Дмитрий представил, как тот будет объяснять жандармам вкус апельсина, и на душе повеселело.
На следующий день в палату, где лежал Будищев, явились санитары с носилками и перенесли его в операционную на перевязку, хотя до сих пор их делали прямо на месте. Обычно так делали, когда раны внушали опасения, с тем чтобы вычистить их от нагноений и тому подобное. Однако на сей раз все было в порядке, просто вместо младшего ординатора его осматривал главврач, а помогала ему сестра Берг. Девушка быстро сняла старые бинты, и доктор склонился над своим пациентом.
— Что там, ваше высокоблагородие? — спросил унтер, устав от неизвестности.
— Против ожидания все просто замечательно! — улыбнулся Аристарх Яковлевич.
— Против ожидания?
— Именно так, обычно подобные ранения не заживают так быстро. Но у тебя, братец, отменное здоровье и…
— Крепкий иммунитет?
— Что?! Вообще-то это называется регенерацией, хотя для тебя, вероятно, разницы никакой. — Несколько удивленно хмыкнул Гиршовский, а затем обернулся к Гесе.
— Сестра, можете начинать перевязку.
— Простите, доктор, — снова прервал его Дмитрий. — Все хочу спросить, а почему вы раны карболкой обрабатываете, неужели получше ничего нет?
— Запах не нравится?
— Да запах полбеды, кожу ведь разъедает.
— И чем же, по-вашему, следует обрабатывать?
— Ну, не знаю, хоть йодом, что ли, или на худой конец спиртом. Я своим охотникам в случае ранений всегда так делал.
— Любопытно, и каков же результат? — в голосе врача сквозил неприкрытый скепсис.
— А вы сами попробуйте, — Будищев откинулся на стол, чувствуя себя разбитым. — Разбейте своих пациентов со схожими повреждениями на две группы и ведите статистику.
— Возможно, я так и сделаю, — усмехнулся Гиршовский. — Но сейчас нам надо поговорить о другом.
— Слушаю вас, доктор…
— Мой брат рассказал мне о вашем деле. Говоря по совести, я не могу одобрить подобной практики и в другой раз непременно отказался бы, но повышенное внимание к вам жандармов придает происходящему несколько иное значение. Не смотрите так на мадемуазель Берг. Я вполне ей доверяю, кроме того, успел убедиться, что вы прекрасно знаете ее имя и кто она вообще такая.
— Я вас внимательно слушаю.
— В общем, есть возможность, — не стал ходить вокруг да около старший Гиршовский, — отправить вас на излечение в Россию. На практике это будет означать, что вы вернетесь на место жительства, а по прошествии некоторого времени должны будете предстать перед врачебной комиссией. Поскольку врачи в ней будут не военные, а статские, то вас, скорее всего, отправят долечиваться домой, тем паче что я научу вас, что им говорить и как жаловаться. Таким образом вы сможете избавиться от военной службы, не получив при этом мешающего жить диагноза.
— Что для этого нужно?
— Ничего.
— Но…
— Я сказал, ничего! Ваши дела с моим братом меня не интересуют, тут уж разбирайтесь сами. Да-с!
— Спасибо, доктор.
— Не за что, — усмехнулся Аристарх Яковлевич. — Если у вас нет больше «гениальных предложений», то я, пожалуй, пойду.
— Предложений нет, а вот просьба есть.
— Да вы — наглец, — констатировал факт главврач, но без осуждения в голосе. — Ну, говорите, что же вы замолчали?
— Стыдно говорить, ваше высокоблагородие, но обовшивел я, как не знаю кто. Пока воевал, ухитрялся беречься от этой напасти, а в госпитале опрохвостился. Нельзя ли баню устроить, а то чего доброго тиф подхвачу.
— А тиф тут при чем?
— Так его же вши разносят!
— Так, это уже чересчур, милейший. Баня, конечно, дело хорошее, но в вашем состоянии абсолютно противопоказана. Вот окрепнете, тогда ради бога! А теперь мне пора, дела знаете ли.
Последние слова Гиршовский договорил уже с раздражением в голосе и вышел прочь, оставив Дмитрия наедине с сестрой милосердия.
Девушка тоже хотела выйти, чтобы позвать санитаров, но Будищев остановил ее.
— Геся, вы сшили себе платье?
— Что? — округлила глаза Геся, настолько неуместным показался ей этот вопрос.
— Я спрашиваю, сшили ли вы себе платье из той ткани, что я вам подарил?
— Ах, вот вы про что, — грустно покачала головой барышня. — Нет, мне было совершенно не до того. То есть я начала работу, но известие о гибели Николая совершенно уничтожило меня.
— А вот это напрасно. Вы еще молоды и найдете свое счастье.
— Боюсь, вы не понимаете, о чем говорите! Родных у меня нет. Община меня не примет. Я осталась совсем одна, и мне совершенно некуда идти. Моя жизнь кончена.
— А приезжайте к нам в Рыбинск! Ну, а что? Городок у нас славный, много купцов, а соответственно купчих и купеческих дочек. Наряжаться они любят ничуть не меньше парижанок, так что хорошая модистка или швея не останется без заработка.
— Вы это серьезно?
— Вполне. Или у вас другие планы?
— Нет у меня никаких планов. Аристарх Яковлевич был настолько добр ко мне, что взял в госпиталь совершенно без документов. Но война закончилась, и что делать дальше, я не знаю. А чем займетесь вы?
— Тоже не знаю. Крестьянин из меня вряд ли получится, так что попробую заняться чем-то другим. Руки-ноги на месте, голова работает, так что не пропаду.
— Мне бы вашу уверенность в себе.
— Хотите, одолжу? У меня ее на пятерых!
— Это уж точно! — улыбнулась Геся. — Ну, хорошо, я подумаю над вашим предложением. Однако сейчас вам нужно возвращаться в палату. Я пойду, позову санитаров.
Отправив странного пациента на место, девушка задумалась.
