— Вернулись уже? Хорошо! Их благородие штабс-капитан Гаупт приказал Будищеву сей секунд к нему явиться.
— Раз приказал — явимся, — пожал плечами тот и не тронулся с места.
— Велено не мешкая! — попытался повысить голос писарь, но, встретившись с Будищевым глазами, осекся и замолчал. Затем мазнув липким взглядом по смутившейся хозяйке, не прощаясь, вышел.
После его ухода отогревшийся Дмитрий заглянул к Оксане и с удивлением увидел, что девочка от страха забилась под лоскутное одеяло и не высовывает оттуда и носа. Смутная догадка мелькнула в голове солдата, и он, присев рядом с больной, тихонько спросил:
— Это был он?
Испуганное личико выглянуло наружу, и девочка усиленно закивала. Будищев покачал головой в ответ, затем жестом фокусника вытянул непонятно откуда сахарный петушок на палочке и прошептал:
— Ничего не бойся!
— Послушайте, братцы, — спросил он товарищей, надевая шинель, — а отчего я на ротных учениях Погорелова никогда не видел?
— Так нестроевые же на них не ходят, — отозвался Лиховцев. — А что случилось?
— Да ничего пока не случилось, просто подумалось, что, когда мы учимся воинскому делу настоящим образом, эти обормоты бока по хатам греют.
— Как вы сказали? «Учимся воинскому делу настоящим образом»? — переспросил Алексей. — Неплохо сказано!
Однако Дмитрий не стал отвечать, а намотав башлык, стремительно вышел вон.
Гаупт с другими офицерами был расквартирован в так называемом господском доме. Принадлежал он здешнему помещику Сакулину и был, по сути, такой же хатой, как у прочих селян, только побольше и попригляднее. В обычное время там жил управляющий поместьем, а у самого господина Сакулина был дом в городе, откуда он лишь иногда заезжал посмотреть, как идут дела в имении. Половина господского дома была отведена под квартиры офицерам, а вторая стала чем-то вроде импровизированной канцелярии вкупе с кордегардией.
Поручик Венегер, вернувшийся из города в крайне рассеянном расположении духа, терзал струны гитары, что-то мурлыкая себе под нос. А Завадский с Гауптом играли в шахматы.
— Ах, господа, в какую же все-таки дыгу занесло нас! — воскликнул поручик, отставив с досадой в сторону инструмент.
— Что-то случилось, Николай Августович? — удивленно приподнял бровь штабс-капитан.
— Ничего не случилось, говным счетом, ничего! И так с самого нашего пгибытия. Всегда считал Гыбинск ужасно тихим и пговинциальным, а теперь, не повегите, даже скучаю!
— Да уж, раньше вы его не жаловали.
— Пгосто я не был знаком с Бегдичевым! Это же пгосто ужас какой-то, одни сыны Изгаиля кругом. Пгиличного общества — нет! Дам достойных хоть какого-нибудь упоминания — нет! Да что там, богделя погядочного — и того нет!
— Напрасно вы так, — застенчиво улыбнулся Завадский, — я давеча встретил в кондитерской одну премилую особу.
— Могу себе представить! — фыркнул Венегер. — Какая-нибудь Сага Зильбегштейн!
— А вот и нет, прекрасную пани звали Катажиной Новицкой!
— Полячка? Одобгяю, молодой человек, среди них иной газ попадаются такие… огонь! Кстати, я не ослышался, вы пгеодолели пригодную застенчивость и пгедставились?
— Ну что вы, — смутился подпоручик, — я просто слышал, как ее назвал приказчик в лавке.
— О боже! — картинно закатил глаза Венегер. — Сказано «багышня», ну как я мог так хорошо о вас подумать!
— Кстати, Сергей Александрович, вам мат, — объявил Гаупт после очередного хода, — еще партию?
— О, нет, увольте, вы достаточно меня сегодня разгромили.
— А вы, Николай Августович?
— Нет, мон шег, я, ггешным делом, недолюбливаю эту иггу. Есть только две вещи, достойные офицега: кагты и женщины! Женщин, как я уже упоминал, здесь нет, а в карты иггать тоже не с кем… может вольноперов позвать?
— Боюсь, я не могу одобрить подобного.
— Тогда, может быть, вы не станете возгажать, если я завтра навещу наших соседей? Мы гаспишем великолепную пульку!
— Извольте, — пожал плечами штабс-капитан и, накинув на плечи мундир, вышел в смежную комнату. Там, у жарко натопленной печи отогревались только что сменившиеся караульные. Увидев офицера, они вскочили, но Гаупт только помахал рукой, сидите, мол.
— Это хорошо, что вы здесь, Штерн, — обратился он к вольноопределяющемуся, — подойдите, я хотел поговорить с вами.
— Слушаю вас, ваше благородие.
— Что вы можете сказать о Будищеве?
— О Будищеве? Ничего, а отчего вы спрашиваете?
— Так уж и ничего?
— Ну, солдат как солдат…
— Кинувшийся спасать деревенскую девчонку?
— Говоря по правде, господин штабс-капитан…
— Я же говорил вам, что вне строя вы может звать меня по-прежнему.
— …хорошо, Владимир Васильевич, дело в том, что меня это тоже удивило. Человек он не злой, но сентиментальным или добросердечным его назвать трудно. Тем не менее он отправился на ее поиски не задумываясь!
— А вы видели, как он занимается гимнастикой?
— Конечно, как и все. Поначалу его упражнения вызывали всеобщий интерес, но потом все привыкли. Но почему вас это заинтересовало?
— Да так просто. Кстати, знаете, как называется это упражнение, когда человек подтягивается на перекладине, а потом переворачивается через нее?
— Кажется, он называл это подъем-переворот.
— Вот-вот, и практикуют его в германской армии.
— Вы полагаете, он шпион?
— Нет, конечно. Какой военный секрет можно выведать, став солдатом нашего, богом спасаемого сто тридцать восьмого полка?
— Это точно, — улыбнулся Штерн.
— Скажите, а это правда, что он побочный сын Блудова?
— По крайней мере, деревенские, по словам дядюшки, были в этом уверены.
— Что же, это могло бы объяснить многие странности в его поведении. Не чувствуется в нем ни крестьянин, ни бывший дворовый.
— У вас какие-то виды на него?
— Думаю все же перевести его в писари. Терпеть прежнего больше нет никаких сил. Вы же с Лиховцевым от бумажной службы бежите как черт от ладана. Так что, полагаю, легче будет подтянуть правописание у Будищева, нежели добиться способности мыслить от Погорелова.
— Ну, за этим дело не станет.
— Вы, думаете?
— Некоторым образом — знаю! Дело в том, что Лиховцев каждый день занимается с ним
