— То да. непросто им. Вспомните про Грибоедова.
— Скажите. Сергей Вениаминович, а Гоголь вернётся? Или с концами уехал в Россию Николай Васильевич?
— Полагаю, вернётся. Насколько знаю, в Москве пройдёт то ли собрание, то ли конгресс российских писателей и поэтов, а также критиков и издателей газет и журналов. Государь назвал литераторов инженерами душ человеческих и призвал их помочь государству «построить» нового человека. — «гражданина и патриота».
Первая неделя «отпуска» Кустова-старшего прошла в непрестанных переговорах с единоверцами. Полковнику пришлось взять грех на душу и ради успеха дела приврать, что царь-батюшка собирается проведать заморские губернии, где Россия утвердилась его стараниями. Как и предполагал без пяти минут генерал, «старцы» узнав о такой новости, переполошились и решили наладить отношения с губернатором. В качестве «отдарка» старообрядческая община преподнесла семьсот новёхоньких винтовок Энфилда, и сто тысяч патронов, контрабандно закупленных, пока Кустов наводил порядок в Орегоне и Вашингтоне. Ефим только крякнул: «Ай да святой жизни люди».
Явление в Константинополе-Тихоокеанском адмирала Путятина с эскадрой в четырнадцать вымпелов и одновременное прибытие в Лос-Анджелес польских переселенцев вызвало немалый ажиотаж в губернском правлении. Евфимий Васильевич собрал во Владивостоке все более-менее приличные транспорта и за раз перебросил через Тихий океан две с половиной тысячи человек. Не считая экипажей, разумеется. Пока разместили колонистов, зелёных от жестокого шторма, застигшего эскадру на подходе к Северной Америке, пока разобрались кто как желает зарабатывать хлеб насущный — фермерствуя ли, а быть может пойдя на рудники или в строительные артели, поляки не только переименовали Лос-Анджелес в Краков-Тихоокеанский, но успели торжественно заложить Варшаву-Тихоокеанскую.
Варшава-новодел возникла на месте Сан-Диего и когда польские патриоты начали активно сшибать вывески на испанском и прибивать новые, на великопольском, остающиеся в городе мексиканцы тому решительно воспротивились. В драке паны жестоко побили «мексикашек». Но те вытащили ружья и устроили устрашающую пальбу в воздух. Поляки, вообразив, что оппоненты стреляют на поражение, открыли ответный огонь и уложили полтора десятка аборигенов.
Скандал, он же — «сумасшедшая неделя», вышел знатный. Мехико выразил решительный протест королю Польши Александру Первому и потребовал официальных извинений и выплаты компенсаций семьям погибших. Северяне, принципиально не подпускающие к передаче телеграмм по трансатлантическому кабелю Конфедерацию и Русскую Калифорнию, с невероятным злорадством начали передавать дезинформацию о «побоище в Сан-Диего» в Европу. В Старом Свете слухи вызвали обрушение бумаг «Польско-Американской Компании» и спровоцировали Пруссию предъявить территориальные претензии Дании. Расчёт Бисмарка, что России теперь не до дел европейских, ведь на североамериканском континенте со дня на день начнётся резня всех против всех, преизрядно напугал Лондон, в парламенте предложили начать мобилизацию армии и обязательно флота. В «Варшаве-настоящей» спешно собравшийся чрезвычайный сейм потребовал у короля Александра объявить войну Мексике. А также получить у Петербурга тридцатитысячный гвардейский корпус для поддержки польского Экспедиционного корпуса в пятьдесят тысяч человек, каковой должен быть снабжён стрелковым оружием и артиллерией за счёт императорской армии.
Когда озадаченный Константин отбил в Варшаву телеграмму, вопросив, с какой стати Россия должна вооружать драчливых поляков, ему телеграфировали делегаты сейма. — Россия втянула Польшу в переселенческую программу, а следовательно, отвечает за всё. Переписка шла оживлённая, матерный и совсем не в рифму текст императора, вырвал у телеграфиста Горчаков и сорвавшись на фальцет потребовал револьвер, чтоб застрелиться, ибо сит нет более принимать участие «во вселенском бардаке и позоре»…
— Александр Михайлович, а не тяпнуть ли нам по маленькой?
— Что, простите. Ваше Величество?
— Пойдёмте, выпьем. Ну их к чёрту, этих ляхов. Надо же так. в первый день нашли себе приключений на жопу. А ведь в Сан-Диего нет ни русских, ни евреев. Сидят себе мирные мексиканцы в огромных, в-о-о-о-т таких шляпах-сомбреро, играют на гитарах, пьют самогонку из кактусов. И тут бах — поляки появились. Варшаву решили основать. И как основали, сразу погром устроили. Без евреев погром — это ж надо ухитриться!
— Ваше величество, — Горчаков с испугом посмотрел на царя, — вы себя хорошо чувствуете?
— Да прекрасно, Александр Михайлович, куда уж лучше. Канцлер застрелиться собрался, револьвер попросит.
— Канцлер?
— Точно так, канцлер. Рвением своим и темпераментом заслужили сей чин. Так что надо отметить.
— Ваше Величество!
— Я серьёзно, Александр Михайлович. Хотите стихи свои из последних прочитаю. Как раз под сегодняшний случай подходят.
— Любопытно.
— Быть знаменитым некрасиво.
Не это подымает ввысь.Не надо заводить архива.Над рукописями трястись.Цель творчества — самоотдача,А не шумиха, не успех.Позорно, ничего не знача.Быть притчей на устах у всех.Но надо жить без самозванства.Так жить, чтобы в конце концовПривлечь к себе любовь пространства.Услышать будущего зов.И надо оставлять пробелыВ судьбе, а не среди бумаг.Места и главы жизни целойОтчеркивая на полях.И окунаться в неизвестность.И прятать в ней свои шаги.Как прячется в тумане местность.Когда в ней не видать ни зги.Другие по живому следуПройдут твой путь за пядью пядь.Но пораженья от победыТы сам не должен отличать.И должен ни единой долькойНе отступаться от лица.Но быть живым, живым и только,Живым и только до конца.— Гениально, Ваше Величество!
— Так не зря. Александр Михайлович, ваш однокашник Пушкин мне в детстве раннем лекции о стихосложении читал.
— Да, очень сильные строки: «Но быть живым, живым и только. Живым и только до конца».
— О чём я и говорю, к месту стих. К нашему сегодняшнему ералашу как нельзя более подходит.
— Ваше Величество, дайте слово, что сутки не подойдёте к телеграфному аппарату.
— Александр Михайлович! Даю слово! Не переживайте так. Всё образуется. Пошумят поляки да и успокоятся. А вы стреляться надумали. Нет! Нам ещё Россию в первые державы выводить. Ваше здоровье, канцлер!
— Ваше здоровье, Ваше Величество!
Глава 21
Январь 1860 года в Санкт-Петербурге именовали не иначе как «сибирским месяцем». В столицу империи прибыла внушительная делегация, составленная из чиновников, промышленников и общественных деятелей Красноярска, Иркутска, Томска, Енисейска, Ачинска…
Пришло время исполнить обещания, данные юным Константином сибирякам — открыть первый за Уралом Университет. После продолжительных споров, с привлечением в судьи императора, города-конкуренты согласились, что Томск наилучшая кандидатура для высокого звания «Сибирских Афин», ибо Красноярск и Енисейск нацелены на золото и на освоение Великого Северного пути, тем более случаев успешного прохождения Севморпутём уже четыре (три из Архангельска в Калифорнию и один обратный). Кроме того Красноярску предназначено стать центром «Сибирской железнодорожной сети». Да. именно так. Ссылка в город на Енисее инженера Дьяконова Владимира Власовича, всё несчастье которого заключалось в том. что десять лет назад «пригрел змею», взял на работу на Тульскую дистанцию дороги Москва-Севастополь террориста, пытавшегося убить великого князя Константина Романова, привела к ожидаемому результату. Сибирское купечество после пары намёков Константина быстро сорганизовалось и открыло акционерное общество «Сибирские железные дороги». Сначала до Ачинска протянули рельсы,
