Время двигалось вместе с тенями, и, когда небо окрасилось бледно-розовым, Нэ наконец-то сказала, прервавшись на «зернышке»:
— Всё. — Она отбросила иглу, словно та была ядовитой змеей. С ненавистью и отвращением. — Зажги лампы, пока совсем не стемнело.
Вир вытащил палку изо рта, сплюнул, поднялся, чувствуя, как пульсирует кожа и как затекло все тело, потянулся за рубашкой, но старуха шикнула на него.
— Свет, Бычья голова!
Он зажег шесть ламп, расставил их по всему помещению, закрыл окно, так как оттуда задувал уже холодный даже для Пубира ветер. Нэ тяжело встала, вручила ему зеркало, подхватила лампу и, опираясь на палку, подвела к другому зеркалу, в большой раме.
— Смотри.
Вир ожидал увидеть еще более темное пятно, но, к его удивлению, на лопатке проступила яркая цветная картинка. Фрагмент коряги, искаженной и сучковатой, покрытой ярко-зеленым не то мхом, не то лишайником, и на ней одинокий, маленький, продолговатый жучок с толстым задранным брюшком и короткими усами.
— Кто это? — спросил Вир.
— Светляк. Таких много в лесах Соланки и Треттини.
Он никогда не видел подобных насекомых, лишь слышал о них.
— И ярко такие сияют?
— Достаточно, чтобы быть заметными, — улыбнулась Нэ.
Вир придирчиво изучил насекомое.
— Но сейчас он не светит. Верно?
— Всему свое время. Ну-ка, позвони.
Он позвонил в колокольчик, но ничего не случилось.
— Впрочем, я сразу и не ожидала результата. — Нэ вернулась к креслу, а вот Вир не скрывал своего разочарования.
Ему позволили одеться, и он чувствовал на себе ее усталый взгляд, когда затягивал шнуровку на вороте.
— Тебе надо поспать. Я приготовлю еду, а потом отведу тебя.
— Не так быстро, Бычья голова. Колокольчик теперь твой. Звони в него. Звони, пока не поймешь, что к чему.
— Что же? Мне махать им безостановочно? Как долго?
— Может, день. Может, год. Время покажет, — прошептала старуха.
— Ты всегда полна неопределенностей.
Нэ фыркнула.
— А когда ты продолжишь?
— Продолжу что?
Вир осторожно, словно боясь наступить на разбросанные в темной комнате куриные яйца, произнес:
— Рисовать других жучков.
— Жучков я рисовать больше не буду. Хватит с тебя и одного на всю жизнь. Опечален?
— Опечалюсь, когда осознаю, — признался он. — Просто надеюсь, это того стоило.
— А уж я-то как надеюсь. Звони в колокольчик, мальчик. Звони почаще, пойми своего нового светящегося друга, и, если будешь добр к нему, он станет добр к тебе и, вполне возможно, пригласит своих друзей.
Вир нахмурился, не понимая этих слов, но от дополнительных вопросов воздержался. Слишком устал. Он приготовил ей еду, дал вина, сильно разбавленного водой, а затем отвел к ее комнатам.
— Спи, Бычья голова, — сказала она ему, прежде чем закрыть дверь. — Завтра будет сложный день.
Он, мрачно жуя холодное мясо, спустился на самый первый уровень покоев, присел на диван, да и заснул прямо сидя. Провалился в темное ничто и до самого утра не видел никаких снов.
С рассветом Вир уже был занят делами. Вычистил клетки с птицами и насыпал корма. Сходил вниз, принес свежей воды, купил старухе, как та любила, обсыпанных кунжутом булочек. Убрался в лаборатории, вымыл обезьянью кровь, раздумывая — может ли он выбросить останки или наставнице они еще нужны? Решил не торопиться, взялся за книгу, расположившись на балкончике, пока не проснулась Нэ.
Вниз она пришла сама, без его помощи, от завтрака отказалась, рылась по шкафам, что-то разыскивая и негромко ворча. Он видел, что женщина раздражена, лишь молча наблюдал.
— Ну? — мрачно спросила Нэ, угадав по лицу Вира, что он хочет что-то сказать, но не решается. — Найди в себе силы наконец-то.
— Ты сказала, что у меня есть дар…
— Сказала.
— И теперь я, получается, сойка? Ай!
Удар палки по плечу был неожиданно быстрым, сильным и болезненным. Она занесла ее еще раз, чтобы повторить урок, но передумала:
— Проваливай.
Вир потер место удара, но не отступил.
— Ты всегда говорила, что у меня дар. Такой же как у них. Ты работаешь на Ночной Клан, рисуешь на спинах тех, кто прошел обучение.
— «Прошел обучение», бычья ты голова! Поищи ответ в этих словах. Клан находит детей с нужными способностями, отдает учителям, и те делают из них убийц. Тебя не нашли, не учили, и ты теперь слишком взрослый, чтобы начинать. Больше скажу, шанс, что тебя убьют, если только прознают про тебя, довольно высок.
— Рано или поздно прознают. Находят же они таких, как я.
— Находят, — кивнула старуха, немного успокаиваясь. — Но я нашла тебя первой и позаботилась, чтобы никто другой не увидел, что ты из себя представляешь. И не узнают, если ты не будешь орать об этом на каждом углу и щеголять картинкой. Повзрослей уже, и повзрослей поскорее, если хочешь выжить в мире. Держи язык за зубами. Ты мой ученик, Борг это знает. Я учу тебя искусству, как учила ранее некоторых соек, что теперь уже на той стороне.
— Ты же понимаешь, что, если с тобой что-то случится, моих знаний не хватит даже для того, чтобы подготовить правильную краску. Я и рисовать-то толком не умею.
— Так звони в колокольчик. Сегодня ты ни разу к нему не прикоснулся.
— Что толку мне в него звонить, он, что ли, научит меня твоему искусству? Ау!
Он вновь пропустил удар, не понимая, как она может быть такой быстрой.
— Хватит меня злить. Звони в колокольчик, и, может быть, светлячок тебя всему научит. Учат же соек их картинки. Лечить или убивать. Видеть болезни. Дарить и забирать жизнь. Ты не хуже. А может, и не научит. Просто помни, что ни одно обучение, ни один навык не передается легко. Это годы работы над собой. Череда ошибок,
