На выходе из кухни Алена повернулась к брату.
– Кстати, тебе назначили нового наставника. Он поедет с тобой на конкурс.
– Кто это? – удивился Эмиль. – Я знаю всех педагогов в школе. Всех двух.
– Он не из школы. Его назначили сверху. Специально человек из столицы приедет. И ты с ним знаком, кажется…
– Неужели Гроссман?
– А что? Он плохой? Отказаться от него?
– Просто это странно… Он специализируется на джазе. Ну да ладно. Пусть.
– Хочешь пойти с нами?
– Мне нужно работать. Позанимаюсь на инструменте, пока вас не будет.
В доме остались только Эмиль и полицейский. Пока утомленный бездельем коп дремал в кресле в гостиной, мальчик упражнялся за фортепиано в своей комнате. Закончив очередной фрагмент, он вдруг услышал в звенящей тишине негромкий стук. Он взглянул на окно. Снаружи на карнизе сидел корвус. Ворон тихонько постукивал клювом в стекло. Времянкин спрыгнул со стула и впустил птицу в комнату. На цевке птичьей лапки был намотан клочок бумаги, перевязанный красной нитью. Эмиль снял записку и прочитал:
– ЗАГС № 2; 01.04; 11.00.
XXXVIII
Вечером в субботу с Аленой связался Гроссман и попросил о встрече с Эмилем. Он хотел как можно скорее обсудить план действий со своим новым подопечным. Договорились на полдень воскресенья.
Без пятнадцати двенадцать следующего дня полицейская машина остановилась на парковке ЗАГСа на улице Крылова. Эмиль вышел из салона автомобиля и взглянул на табличку, размещенную на торце двухэтажного кирпичного здания. Надпись гласила:
Отдел № 2 Межрайонного управления ЗАГС
по Пушкинскому муниципальному району.
«Это он», – подумал Времянкин и, не задерживаясь, направился к соседнему зданию, в музыкальную школу.
Безлюдное фойе, свободные крючки гардеробных вешалок, и никаких звуков музыки, чего в будние дни практически не случается. Разве что по ночам. «В школе выходной, – подумал Эмиль и направился к кабинету Яна. – По выходным образовательные учреждения окунают тебя в совершенно особенное состояние. Тихо. Чисто. Все двери заперты. Подошвы ботинок посвистывают от трения с наливным полом. Они, конечно, свистят и в другие дни, но не так заметно. Из-за отсутствия людей помещение совсем иначе поглощает звук: отскакивая от голых стен, он разлетается эхом по коридорам здания. Я помню еще с первых учебных времен это чувство, когда идешь в школу в выходной день. Дополнительный урок или внеплановое собрание класса, не важно. Тебе не нужно рано вставать, ты не несешь с собой полный комплект школьных принадлежностей, а только ручку и тетрадку, которые с легкостью помещаются в кармане куртки. Ну, может, еще учебник. Но даже ради него никто не станет тащить рюкзак или портфель, которые лично у меня прочно ассоциировались с серьезной нагрузкой. В такой день ты можешь одеться по-другому. Надеть свитер вместо школьного пиджака, вместо туфель кроссовки. И все в таком духе. Повседневный стиль с акцентом на удобство вместо рабочей формы. Такие занятия даже не воспринимались как мучение, поскольку случались нечасто, продолжались недолго и, как правило, проходили в расслабленном режиме. Примерно того же я жду от сегодняшней встречи со Львом. Мы формально поговорим о том о сем и разойдемся. Меня отвезут домой, и я спокойно займусь своими делами».
Времянкин вошел в кабинет и с порога ощутил терпкий запах дорогого парфюма. На парте стоял кожаный портфель, на спинке школьного стула висело сложенное темно-синее пальто. Хозяин вещей отсутствовал. «Лев уже здесь, – домыслил Эмиль. – Так… Наша последняя встреча обернулась моим унижением. Хотя для Гроссмана я совсем другой человек. И хватит об этом…»
Эмиль подошел к инструменту и сел на приставленную к нему банкетку. Он посмотрел в сторону окна. Через узкую щель приоткрытой форточки в помещение влетали одинокие снежинки и звуки улицы. Весь ряд вертикальных жалюзи был сдвинут к углу. Длинные ленты бежевой ткани, свисающие с потолка, слегка покачивались на ветру и, тихо шебурша, поглаживали друг друга. Времянкин опустил взгляд к полу и обнаружил под ровной границей жалюзи пару потертых носов кожаных туфель. Сердце мальчика забилось чаще, ладони тут же покрылись влагой. Он узнал туфли Яна, а воображение живо дорисовало и самого учителя, прячущегося за плотным скоплением широких ламелей. Помимо ветерка, качающего полоски ткани, и торчащих носов туфель, на помощь фантазии приходила тень, застрявшая в том углу. «Не может быть…» – внушал себе Эмиль. Он осторожно сполз со скамьи и направился к механизму управления жалюзи, расположенному на противоположном конце карниза. Он взялся за регулирующую цепь, крепко сжал в потном кулачке пластиковые бусины, резко вдохнул и дернул веревку на выдохе. Ламели с грозным шипением выстроились в ряд вдоль окна, обнажив соседний угол. На полу сиротливо стояла пара классических туфель. Эмиль аккуратно приблизился к ним и провел рукой по пустоте над обувью. «А вдруг? – промелькнуло в голове мальчика. – Невидимый Ян – это было бы слишком».
– Эмиль! – послышался знакомый голос.
Мальчик вздрогнул и обернулся: на пороге стоял стиляга Гроссман и тряс мокрыми кистями рук.
– Ой! – удивился он. – Какая у тебя маска…
– Это ненадолго, – ответил Времянкин и направился к инструменту. – Через неделю можно будет снять. Повредил нос… – пояснил он.
– Беда… Болит?
– Нет.
Лев потер ладони друг о друга и прошел к столу.
– Меня зовут Лев.
– Эмиль.
– Замечательно. Итак, я буду помогать тебе с подготовкой к конкурсу. И я буду представлять тебя в Штатах как твой педагог.
Эмиль кивнул.
– Сегодня девятнадцатое. Осталось полтора месяца, плюс-минус. Это шесть недель. Будешь заниматься три раза в неделю, здесь, в этом кабинете, либо со мной, либо с моими помощниками.
Эмиль снова кивнул и под скрипы баритона Гроссмана унесся в свои мысли: «Я знаю стиль преподавания Льва. Совсем не то же самое, что у Яна. Лев – закоренелый консерватор. Поисками новых форм никогда не интересовался. Все строго по школе и никаких экспериментов. Из-за этого у нас частенько возникали проблемы. Казалось, он давно охладел к творчеству. А может, и вовсе никогда не горел им. Он был посредственным педагогом и средним пианистом. Но как минимум один талант у него имелся – способность адаптироваться, подстраиваться под обстоятельства. Благодаря этому качеству он смог сделать приличную карьеру, дослужившись до звания профессора музыки. Плюс ко всему, Лев руководит одним из самых известных джазовых оркестров в стране. По идее, на начинающего пианиста это должно произвести серьезное впечатление, особенно если взять во внимание холеный вид столичного профессора. Но я-то не начинающий. Стреляного воробья на мякине не проведешь. Оркестр, кстати, очень скучный, но обширные связи удачливого импресарио с легкостью перекрывают этот недостаток. Успех коллектива во многом зависит от деловых качеств Гроссмана и почти никак от качества музыки. Лев давно понял, что большая часть платежеспособной аудитории попросту не разбирается в джазе. Им нет дела до творческих находок и изысков. «Просто будьте приятными и респектабельными и
