Однако все увиденное так крепко врезалось в мое сознание, что с тех пор, накладывая руки на больное тело, я неизменно видел перед глазами чудесную слаженную механику всего, что пульсировало так близко, прямо под кожей.
После этого Кожаный Нос требовал, чтобы я ассистировал его жутким операциям, когда пила и нож приходят на помощь медицине. Сама необходимость приблизиться к столу повергала меня в несказанную панику. Но он настаивал так по-доброму, что я сумел преодолеть себя и стал ему помощником. Под его руководством я научился укрощать страх, отвращение и усталость – трех демонов, одолевающих того, кто постигает страшные тайны человеческой машинерии.
Плавучий док
В порту Матиаса определили на канатную фабрику – длинное строение, где делали снасти для кораблей. Там мы и встречались вечерами после работы, у бочек со смолой. Строились корабли; другие, готовые, стояли в доках. В Бретани я таких судов не видел. Осадка у них была, на мой взгляд, слишком высокой, такой корабль завалится от первого порыва ветра. В открытых бортовых люках виднелись черные стволы пушек. Матиас показал мне остов судна, догнивавший поодаль, в двух кабельтовых.
– Я везде спрашивал про твоего приятеля. Нигде его не видели. Остается только эта дыра. Наверняка он там, твой Ивон Рыжий. Это называют плавучим доком. Два десятка человек томятся там в кандалах. Через год выходят живыми скелетами, тогда их переводят в сухой док чистить днища.
– Их охраняют?
– К чему? Они еле живы, далеко не убегут. Раз в день лодка привозит им пищу, и все.
Обо всем этом мы долго говорили, сидя на пирсе. Я быстро прикинул в уме: восемь месяцев проработал я в Железных садах. Но сколько я ни ломал голову, не представлял, как вызволить Ивона, если это был он, из плавучего склепа. Да и жив ли он еще? Раньше мы с ним друг друга ненавидели, да еще как. Но он был единственным, кого я знал, явившимся сюда с той стороны. Единственным, не считая меня.
– Гвен, а ты помнишь? Я же возил контрабанду, – вдруг сказал Матиас.
– Да, ты мне рассказывал.
– Я разыскал людей, с которыми вместе работал. Может быть, удастся бежать отсюда.
– Как?
– Погоди, не горячись. Еще ничего не известно. Но один из них – сын старого рыбака и знает побережье как свои пять пальцев. Он готов перевезти нас на своем судне.
– Когда?
– Об этом говорить еще рано.
– А как с ним расплатиться? Что ему нужно?
– С ним? Это мое дело. У нас свои счеты. И потом, здесь чего только нет, порох, инструменты, парусина, всегда можно выручить немного денег, на переправу хватит. Это я сам. Я ведь твой должник.
– Матиас, если бежать, то только с Ивоном. Без него я не уйду.
– Как знаешь.
Послышались шаги караульного, и мы спрятались за кучей снастей. Я молчал, пока шаги не стихли совсем.
– Когда же?
– Надо дождаться осенних туманов. Через месяц или два. Скорее два. За нами придет баркас. Я скажу тебе когда.
Кожаный Нос сначала меня и слушать не захотел. Видеться с узниками плавучего дока было запрещено, но я знал, что постепенно, исподволь, если найду разумные доводы, может быть, сумею его уговорить. Я приступил к делу в следующие дни, втолковывая ему, что этот плавучий док можно рассматривать как хранилище больных, вроде кладовой у повара. И было бы жаль врачу не использовать этот резерв, чтобы набить руку, ведь если он будет лечить самых слабых, то сохранит их как рабочую силу, не облегчая при этом наказания. «Гаг я баз подибаю! Учедие и еще даз учедие – это едидстведдый годизодт медициды, додогой бой Гвед!» Он обещал мне поговорить с комендантом, и тот дал разрешение.
Я отправился с солдатами, доставлявшими провиант в так называемый док – трухлявый остов корабля, обросший водорослями и ракушками. Из открывшегося люка шибануло таким зловонием, что мне пришлось зажать рукой нос. Как можно держать людей в такой гнили? Провизию и питьевую воду спускали в это жерло в корзинах и бочках на веревках, и тем же путем, зависнув над кромешной тьмой, я приземлился в трюме, в этой клоаке, где томились закованные в кандалы люди.
Под лязг и грохот цепей они подходили ближе, чтобы первыми ухватить хлеб и наполнить свои миски. Никого невозможно было разглядеть в темноте, в этой куче грязных лохмотьев и всклокоченных волос. Только один лежал не двигаясь – я было подумал, что он мертв, но он еще дышал. По моему распоряжению всех освободили от кандалов, подняли на воздух и одного за другим доставили в лазарет. Некоторые не протянули и двух дней. Да и остальные были не в лучшем состоянии.
Мне понадобилось время, чтобы узнать среди них Ивона. Обритый наголо, одетый в матросские штаны и чистую полотняную рубаху, парень отдаленно смахивал на него, но было трудно определить его возраст: он так исхудал, что все кости проступали под кожей лица. Я и сам изрядно вымахал с той ночи, когда меня увез Анку, а в черной больничной одежде мое лицо выглядело лунной маской, насаженной на хрупкое тело. Он не выказал ко мне ни малейшего интереса. Да и все равно, даже если я ему кого-то напоминал, бедняга был слишком слаб, чтобы разговаривать. Он все время спал, как, впрочем, и его товарищи, беспокойным, одолеваемым кошмарами сном, и это продолжалось неделю за неделей, так что я уже потерял надежду привести его в себя.
Впрочем, и всем этим полупокойникам ничем нельзя было помочь, разве что кормить получше да лечить язвы, оставленные на ногах кандалами, прикованными к ядру. Другие бы помолились за них, но я этого не умел. Я только накладывал руки на их открытые раны и призывал силу старого Браза. Страдания мне это доставляло немыслимые. Однажды я вдруг почувствовал, что падаю навзничь, и провалился в небытие. Думаю, ненадолго, потому что тотчас услышал залп бретонских ругательств, да с такой яростью, что мне показалось, будто я вновь на борту «Недовольного», рыбацкого судна, где мне довелось служить юнгой. Я рывком сел. Это разорялся Даер, проклиная меня и весь мой род до седьмого колена. Я почти раздавил его, падая.
– Кто здесь говорит по-бретонски?
Оказывается, не я один пришел в себя.
Голос доносился с тюфяка поодаль. Ко мне обращался тот, кого я про себя звал Ивоном. Наши взгляды встретились. Он узнал меня сразу.
– Гвен, это ты?
– Да, Ивон, я.
Я подошел к нему. Он заерзал, пытаясь привстать на локте.
– Где это мы, Гвен? В стране мертвых?
– Не думаю, Ивон. Смотри, ты вырос на добрых полголовы с того раза. Значит, ты жив. Мертвые не растут.
Он вздохнул, окинув палату усталым взглядом.
– Куда же мы тогда попали? К сумасшедшим?
– Понятия не имею, Ивон. Я ничего не знаю об этой стране. Рассчитывал на тебя, думал, ты расскажешь о ней больше…
– На меня? Ты шутишь? Меня тут бросили в Железные сады, чтобы я окочурился во второй раз.
– Ты… ты уже умирал?
– Вроде того.
– Как это понимать?
– Что понимать?
– Как ты умер?
Он не ответил и снова провалился в беспокойный сон.
Латынь без труда
Дождавшись вечера, я отыскал Матиаса. Неожиданно похолодало. Оказалось, что это хорошая новость: по словам Матиаса, такой тяжелый и сырой холод предвещал большой туман. Теперь баркас сможет причалить. Когда? Не этой ночью и не следующей, еще слишком многое предстоит утрясти.
– А если туман рассеется?
– При такой погоде продержится неделю, не меньше, – ответил он, хлопнув меня по плечу. – Будь готов, я дам тебе знать.
Я вернулся в «аптеку» и хотел было открыть атлас тела. Я уже знал его почти наизусть, но привык перед сном просматривать хотя бы один раздел – это стало моим вечерним ритуалом. Я давно миновал
