Не знаю, какая муха укусила Игнаса, но он вдруг вскочил, с размаху залепил мне оплеуху и локтем отшвырнул на операционный стол. Я не мог опомниться: до сих пор мое бормотание никогда не мешало ему задавать храпака. В следующую секунду он придавил коленом мои ребра, держа в правой руке клещи, а левой пытаясь разжать мне челюсти. Я ничего не понимал, и, только почувствовав десной холод металла, вспомнил угрозу Йорна. Прошло столько времени, что я о ней совсем забыл! Я изо всех сил укусил Игнаса за руку, но без толку. Этот скот предпочел бы лишиться всех пальцев, чем ослабить хватку. Он сильнее надавил коленом.
Я отчаянно искал выход, как вдруг мы оба замерли от странного воя. Он был похож на скрип двери, но был сначала таким низким и заунывным, словно шел из глубины катакомб, и внезапно взмыл по всей гамме до пронзительного визга, отчего волосы на голове встали дыбом:
– Horribilis!
От неожиданности Игнас выронил клещи и отпустил мою челюсть. Глаза у него стали величиной с блюдца. Я инстинктивно отпрянул и съежился. Игнас показал пальцем на что-то за моей спиной.
– Horribilis! – снова провыл голос.
Какую нечисть мы ненароком разбудили впотьмах в этой комнате, где тела раскрывали свои тайны? Привидение? Призрак одного из несчастных, раскуроченных Кожаным Носом, пришел отомстить? Из небытия ли он возник или вышел из одной из этих старых книг о человеческих внутренностях и колдовских зельях, как из фолианта чернокнижника? Холодок пробежал у меня по спине, словно меня окатили ледяной водой.
– Horribilis! Rigor mortis!
И еще этот жуткий запах разложения аж щипал мне ноздри! Смрадный, гнилостный запах могилы… однако, если вдуматься, с какой-то знакомой ноткой… да, что-то вроде душка от перегара можжевеловой. «Даер! Как же он раззявил клюв, чтобы распространять такое зловоние?» – вдруг дошло до меня.
Да, это был он. Увеличившийся в объеме вдвое – так встопорщились его перья. Вцепившись коготками в мое плечо, он свистел, урчал и клекотал так громко, что у меня зазвенело в ушах.
– Пибил, – всхлипнул Игнас, – он говорит на латыни! Ты колдун, Гвен, колдун!
Я сел, потирая нывшую челюсть. От запаха Даера тошнило.
– Horribilis! Pulmo! Demonia pneumonia!
Он продолжал изрыгать проклятия своим простуженным голосом. Ей-богу, он запомнил наизусть половину библиотеки! Его было не остановить. Ярость сменилась экстазом от собственного словоизвержения. К непривычному быстро привыкают, если оно повторяется. В первый момент пибил меня, конечно, здорово напугал, но теперь начал всерьез раздражать: уму непостижимо, что за чушь он нес. Я заметил, однако, как это действовало на Игнаса, который пятился с выражением неподдельного ужаса на лице. Уморительно было видеть, как такая глыба дрожит перед комком перьев. Я не преминул этим воспользоваться и дожать его.
– Ты совершил худшую ошибку в своей жизни, Игнас. И знаешь какую? Ты ошибся на мой счет. Ты скажешь, мол, ничего страшного, все равно я мало что значу. Вот только пибил, видишь ли, дело иное! Он доктор.
– Колдун…
– Нет, нет, доктор, Игнас. Величайший и ученейший доктор. Ученее Кожаного Носа. Древнейший, глубочайший, бездоннейший кладезь знаний среди всех великих и мудрых докторов высочайшей и небеснейшей республики пернатых. Это он видит, он знает, он лечит.
Даер важно распушился.
– Gloria sum grandissimus stomachus!
– Я всего лишь слуга.
Даер согласно закивал головкой.
– Povere sordidum trouducus!
– Так что и наказывать ему.
Пибил изрыгнул последний залп галиматьи:
– Inferno subito decubicula cubitus!
– Это ты колдун, – пролепетал Игнас, пятясь.
Я спрыгнул со стола и шагнул к нему. Он еще попятился и уперся в шкаф с инструментами.
– Ты понятия не имеешь ни о его силе, ни о его возможностях, и, думается мне, оно для тебя и к лучшему. Только один совет: надвигай поглубже шапку на голову, Игнас. Особенно ночью. Пробудить гнев пибила-свистуна – это не шутки. К тому же, имея такую дырищу в черепушке, лучше избегать соседства острых клювов. Но сначала ответь мне. Это Йорн тебя подкупил?
Он пробормотал что-то невнятное.
– Сколько? Сколько он тебе заплатил?
– Он сказал, что я могу взять себе пибила в обмен на твои зубы.
Я расхохотался, и это добило его окончательно.
– Йорн так сказал? Глупец! Олух! Горемыка! Ты так ничего и не понял? Пибил мне не принадлежит. Это я принадлежу ему.
– Nostro sum tibia et clavicula? – поддал жару пернатый.
– Ни в жизнь он не будет слушаться такого, как ты. А теперь, когда ты поднял руку на мою скромную персону, он не простит тебе ни малейшей промашки. Его гнев падет на тебя. Дай-ка мне эти клещи.
Великан безропотно протянул их мне.
– Колдун, ты колдун.
– Когда ты увидишь Йорна?
– Послезавтра я должен встретиться с ним на дороге в Варм.
– Отлично, зубов у нас хватает. Вон там полная банка. – Я взял из нее немного зубов. – Дай руку.
Великан протянул мне руку. Я ущипнул ее клещами, достаточно крепко, чтобы на кусочки цвета слоновой кости вытекло немного крови. И убрал окровавленные доказательства в мешочек.
– Отдашь это Йорну. Скажешь ему, что это мои зубы, что ты выбил мне их все, что мне очень больно и я, наверно, от этого умру.
– А пибил?
– Скажи, что он не пережил своего хозяина.
– Колдун, ты колдун.
– Ты все понял? Если со мной хоть что-нибудь случится, твоих двух ног не хватит, чтобы убежать от мести Даера. Запомнил?
Он шмыгнул носом. Я протянул ему чистую тряпицу, чтобы перевязать руку.
– Эту ночь будешь спать под столом.
Он поднял на меня обреченный взгляд.
Если моя уловка и дала мне передышку от Игнаса, то Йорна мне было не обмануть. Спал я плохо. Даер зазнался, с тех пор как я произвел его в доктора, и мне пришлось сухо напомнить ему, кто из нас двоих главный. После нескольких щелчков по клюву он спрятал голову под крыло, бормоча «et caetera». Наутро я положил его в карман и пошел к больным. Ивон проснулся. К моему великому облегчению, старый знакомец еще узнавал меня. Привстав на локте, он ошеломленно вытаращил глаза:
– Что с тобой приключилось?
Я осторожно провел рукой по вспухшим губам и посиневшему подбородку.
– Все та же история.
– Неужто тебя опять вздули?
Я пожал плечами.
– Гвен?
– Я уже думаю, что родился на свет, чтобы получать тумаки.
– Верю, я не забыл, как тебе доставалось от нас с Кермером! И помню, какая у тебя каждый раз была физиономия, дружище! Нет, ну какая физиономия!
Он рассмеялся, а у меня вытянулось лицо. В эту минуту мне хотелось влепить ему хорошую оплеуху в отместку за все, что я получил от него. Но мне разом вспомнились наши глупые мальчишеские драки, и меня тоже одолел смех. Я привалился к стене и сел на пол.
– Гвен, – выдохнул он наконец, отсмеявшись, – до чего же я рад тебя видеть!
– Я тоже, Ивон. И, честно говоря, никогда бы не поверил. Ты вставать можешь?
– С трудом.
Я наклонился к его уху и перешел на шепот:
– Надо уносить отсюда ноги. Я не могу тебе все рассказать, это слишком долгая история. Но надо уходить.
Я незаметно сунул ему в руку загнутый металлический стерженек.
– Что это?
– Что-то вроде отмычки. Чтобы отпереть замок на твоих кандалах. Я сам не умею, но ты, помнится, поднаторел в этом деле.
Он залился краской.
– Мне жаль, Гвен. Мы нехорошо с тобой поступили. Обокрали тебя. Но часы старого Браза не у меня. Их забрал Кермер.
– Это все быльем поросло, Ивон. Забудем. Но у нас мало времени, а я не смогу вызволить тебя отсюда с ядром на ноге.
– Без толку, Гвен. Я сам ядро. У меня совсем нет сил.
– Надо бежать. Я помогу тебе.
– Поверь, я пытался. Сколько мог. Трижды. И посмотри, что со мной сделали.
– У нас есть один шанс. Не этой ночью, но скоро. Сейчас стоит туман – хоть ножом режь, а я кое-кого знаю в порту. Мы уплывем на баркасе.
– На баркасе? Куда?
– Не знаю. Куда-нибудь. Подальше отсюда. Мне здесь больше оставаться нельзя. Это вопрос жизни и смерти. Ты готов попытаться еще раз?
Он протянул мне руку.
– С тобой? Хоть на край света!
Я сжал его ладонь.
– Боюсь, Ивон, мы уже там.
Вторая смерть Ивона Рыжего
Две ночи
