На следующий день я долго бродил по набережным и при виде всех этих стоявших на якоре кораблей совсем приуныл. Из порта было видно только море, большие облака простирали над ним свою тень и уплывали в дальние дали. В конце дамбы массивная башня обозначала вход в порт. Над ней возвышалась мачта, а наверху ее бился на ветру флаг, все тот же: осторожно, кракены. Сведения приходили с далекого побережья, где у постов летучей таможни на дюнах не было других дел, как наблюдать за горизонтом. И этот окаянный флаг был на месте в любую погоду. Хоть эти морские чудовища и живут сотни лет, это не мешает им каждую весну подплывать к берегу, чтобы произвести потомство.
Под вечер я снова пришел в «Нос в табаке». Я решил не пытать счастья в других местах, а держаться этого и регулярно наведываться. Немного терпения, и выход из тупика непременно найдется. Уже через неделю все в кабаке меня уважали. Не за мои прекрасные глаза и даже не за щедроты, хотя кошелек мне многое позволял, но за номера Даера, которому глянулась новая публика, да и здешняя можжевеловая пришлась по вкусу. Рюисдал, хозяин заведения, спешил к моему столу, припадая на деревянную ногу, и сам подносил ему вторую порцию только ради удовольствия присесть и от души посмеяться. Ибо Даер, утолив жажду, разыгрывал на столе целые представления. Он решил показать все свычаи и обычаи этой теплой компании бахвалов и выпивох, мастерски им подражая в хорошем и дурном. Поначалу это стоило мне тревожных минут – не раз блестели сталью выхваченные из ножен ножи, ведь чувством юмора наделены далеко не все на этом свете. Но поскольку я не реже других становился предметом этой комедии, а клиентуры Рюисдала прибыло, ничего плохого не случилось. И то сказать, развлечений здесь было немного.
Шли дни, а флаг по-прежнему реял на мачте. Снег давно стаял, и льдины не плыли больше по реке. Уже недели три или четыре я бродил, как неприкаянный, и вот однажды дверь «Носа в табаке» открылась, впустив трех новых клиентов. Они были неразговорчивы и сразу уединились за столом в углу. Когда один из них обернулся, чтобы сделать заказ, наши глаза встретились. Я узнал его сразу. Это был Йорденс, брат Матиаса. Долго раздумывать я не стал. Поднялся и подошел к нему. Первым делом я спросил, как поживает Нильс, его сынишка, которому я вправил руку. Хорошо, ответил он и подвинулся, освободив мне место на скамье. Он представил меня своим спутникам, и я угостил всех. Они выпили залпом, не проронив ни слова. Я ухватил Йорденса за рукав и прошептал как будто про себя:
– Мне нужно судно.
– Чего-чего, а этого тут хватает, полон порт.
– Курс на запад.
– Туда никто не ходит.
– Кроме контрабандистов.
Двое молодчиков покосились на меня неприветливо.
– Я заплачу.
– Не здесь, – прошипел Йорденс, – знаешь большой садок?
– Нет.
– За крабовыми рядами на рынке, в конце улицы Угрей. Я буду там завтра в это же время.
Я вернулся за свой стол. Троица ушла. Рюисдал хмуро посмотрел им вслед.
– Осторожней с ними, Гвен, – сказал он мне, – это тот еще сброд. У них не один труп на совести.
Проснулся Даер, от голоса Рюисдала его всегда одолевала жажда. Я предоставил их друг другу: эти двое так подружились, водой не разольешь. Пибил садился на плечо Рюисдала, и тот так и обслуживал с ним клиентов. Я ужинал в компании Морица, бородатого плотника, похвалявшегося своей сноровкой и силой перед всеми местными арматорами[8]. Этот малый мог рассказать историю любой выброшенной морем деревяшки, просто взяв ее в руки, – от леса, где выросло дерево, до крушения корабля, частью которого оно было.
– Ты знаешь Йорденса? – спросил я.
– Мой тебе совет, Гвен: не связывайся ты с ним. Мутный он, себе на уме.
Далеко за полночь я шел домой, в свою каморку. Дождь лил как из ведра, крыши превратились в водосливы, а улица – в ручей. Согнувшись и натянув пальто на голову, я бежал под ливнем. Вдруг кто-то позвал меня по имени: крик доносился из проулка, узкой и темной кишки, извивавшейся среди нагромождения дощатых лачуг, рыбацких сетей и корзин для ловли крабов. Зов повторился, на сей раз тише. Весь дрожа, я свернул в проулок. Даер тоже беспокоился, вцепившись коготками мне в ладонь. Я споткнулся о кучу снастей, удержался за мокрую ограду. Этот голос был мне знаком, но принадлежал он не Йорденсу. Я снова споткнулся, кишка все не кончалась. Местами вода доходила мне до колен, а ведь в этих увязших в грязи и слякоти лачугах жили люди… Снова голос и следом стук колес телеги по мокрой мостовой вдали. Я вышел наконец к внутренней гавани торгового порта, к большой лебедке из тех, что похожи на ветряные мельницы и приводятся в действие колесом наподобие беличьего, которое крутят, забравшись внутрь, несколько человек. Я посмотрел направо, налево. Ничего. Никого. Меня звал голос Кермера. Лоика Кермера. Я был в этом уверен. Через годы и расстояния я его узнал. В порту не было ни души, дождь припустил еще сильнее. Я разглядел десяток пушек, готовых к погрузке, – черные, грозные, с блестящими от ливня жерлами, они наверняка недавно прибыли из Железных садов. Но телеги видно не было.
Вернуться домой спать я не мог. Так и бродил по городу, промокший до костей. Под утро я зашел погреться в харчевню, где продавали рыбную похлебку. Дождь лил весь день косыми струями, поднялся ветер, город был полон шелестом и окутан облаком водяной пыли. На всякий случай я наведался в порт. Флаг на башне извивался, как живой.
Я снова пришел в «Нос в табаке». Рюисдал приготовил фламбе; я сел на свое обычное место, чтобы дождаться часа встречи в тепле, и даже вздремнул, уткнувшись головой в стол, под надежной защитой от ветра, завывавшего в балках крыши. Когда я проснулся, все в кабаке держались за бока от смеха. Даер опять паясничал, сидя на плече Рюисдала, как попугай. Они стали лучшими друзьями, слепая птица и кабатчик, и я вдруг понял, что должен оставить пибила, потому что он принадлежит этому миру и всегда будет счастлив здесь. Я посмотрел на него в последний раз: как никогда безобразный, растерявший половину перьев, с голосом завзятого выпивохи, но одержимый демоном сцены, он забыл обо всем на свете, упиваясь аплодисментами. Я под шумок расплатился и, никем не замеченный во всеобщем оживлении, ушел, не простившись с моим маленьким ассистентом.
Свернув на улицу Угрей, я поплутал немного в крабовых рядах, загроможденных корзинами, сетями и чанами, по большей части пустыми, – только один старый рыбак продавал по сходной цене пару омаров и ждал покупателя. Я спросил его, где большой садок, и он указал мне на сооружение, напоминавшее сарай, и проход в окружавшей его ограде.
– Это там, только осторожней на мостках.
Я юркнул за ограду – передо мной, прямо под ногами, раскинулся огромный водоем. Вокруг него лежали деревянные мостки. Под водой скользили тени, и если это были рыбы, то поистине гигантские. Йорденс ждал меня на другой стороне.
– Осторожно, берегись живоглотов.
– Живоглотов?
Дождь барабанил по крыше, и я слышал его плохо.
– Ну да, видишь этих рыбин, что плавают в садке? У них большой водяной пузырь в желудке, там они хранят всех проглоченных рыб. Живыми. Те от этого становятся вкуснее. Подвесишь живоглота за хвост над чаном, и он отрыгнет все, что проглотил. У тебя есть на что его купить?
Я уже подошел к нему. Мы пожали друг другу руки.
– Зачем?
– Чтобы миновать кракенов. Без живоглота никак.
– Деньги у меня есть, Йорденс. А у тебя есть судно?
– Отплываем, когда начнется прилив. Это через четыре часа. Приходи с деньгами. Двенадцать крон.
– Двенадцать крон? Ты спятил? Здесь можно прожить на это больше года.
– Две за живоглота, две за тебя, две мне, две лоцману, две за судно, две за пибила.
– Пибил остается.
Он немного подумал.
– Ладно, десять крон.
