И вот периодически, отрываясь от очередного отчёта, он поднимал глаза на Спока… и всё, пару минут о работе думать уже невозможно, потому что мозг тут же начинает работать совсем в другом направлении. Картинки всякие кидает, где Спок вылизывает мошонку Джима, сидящего прямо здесь, в кресле. Спок вылизывает, прижимается щекой к его эрекции, а пальцами – о-о-ох – орудует у ануса, слегка надавливая, кружа, дразня.
Или ещё – как они заходят в турболифт, останавливают его, и Джим берёт Спока, вжимая его грудью в стену. Берёт сильно, глубоко, размашисто, целует его шею, сжимает его бёдра, вдыхает запах, стонет, прижимаясь губами к плечу, чтоб было не слишком громко.
А вот ещё…
И ещё…
Мозг Джима был неистощим. Он подкидывал самые разные ситуации, где «можно было бы», и во всех них их ничто не ограничивало. Спок МОГ лежать на спине, МОГ хлопать крыльями, МОГ выгибаться под ним, стонать, целовать, вылизывать, трахать, отдаваться – всё это было можно. После смены, наполненной такими фантазиями, находиться со Споком в одной комнате было затруднительно. Джиму казалось, что его желание разливается по комнате, оно жаркое, пахнущее их разгорячёнными телами…
В результате в их совместные вечера в капитане просыпалась совершенно неуёмная активность. Он просто не мог сидеть на месте – думать начинал – он придумывал себе занятия, да такие, чтоб поактивнее. В один из вечеров он просто сбежал в тренировочный зал, убегался там так, что пришёл и просто свалился спать. Спок потом всё утро был слегка надутый.
А сегодня Джим решил избавиться от фиксаторов Спока. Он пришёл в каюту Спока, вывалил их из шкафа и сейчас просто сидел под внимательным взглядом коммандера и изучал каждый из них.
– Вот этот, – он поднял устрашающего вида металлический фиксатор. В его креплениях застряли частички перьев, – его разве не в тюрьмах используют?
– Для конвоя особо опасных преступников, – ответил Спок, глядя на него нечитаемо. Дескать я тут ни при чём и вообще. Но кончики ушей заметно позеленели.
– И где ты его откопал? Это было законно?
Джим потряс фиксатором. Металлические крепления слегка зазвенели.
– Меня снабдили им на Вулкане. – Спок уткнулся взглядом в падд и отвечал крайне неохотно. – Когда я сдавал вступительные в Вулканскую Академию наук. Я должен был контролировать себя идеально, чтобы мой дефект не бросался в глаза.
– Тьфу, ну и гадость… А ещё гуманисты…
Джим с отвращением отбросил фиксатор. Ему показалось – и он надеялся, что только показалось – что на парочке звеньев он заметил бурые следы. Перешёл к другому: кожаные ремни, упругие вставки. По сравнению с остальными, этот фиксатор был даже комфортным.
– Спок, почему ты не носил вот это? Я его вообще не помню.
Спок позеленел ушами до состояния «намазали зелёнкой».
– Три таких я порвал в подростковом возрасте, когда… не получалось вовремя справиться с эмоциями. Ношение этого фиксатора не имело смысла, но мама всё равно положила мне его в багаж, когда я покидал Вулкан.
– Потому что кое-чьи крылья слишком большие и сильные, ммм? – Джим подмигнул ему, откидывая и этот фиксатор. – Я серьёзно. Кем надо быть, чтобы посчитать эту красоту дефектом? Ты же мог летать!
Спок слегка встряхнул крыльями и поднял голову от падда. Он был очень серьёзен.
– Когда при малейшем шевелении крыльев тебя преследуют взгляды – в школе, на улице, на дополнительных занятиях в храме – очень сложно прощать себе такой недостаток. Сначала я летал по ночам в саду у нашего дома. Мама говорила, надо быть выше этого, но я не мог, и в конце концов она сдалась. Она учила меня летать ночами. Выходил утром на завтрак я всегда в фиксаторах. Отец был строг в этом отношении. А в подростковом возрасте я сам отказался от полётов и стал пользоваться жёсткими фиксаторами. Мама не смогла меня переубедить. – Его голос внезапно чуть изменился, стал глубже, задумчивей и мелодичней, и Джим догадался, что так выражается у Спока скорбь. – Она всегда говорила, что я излишне строг к тому, что она мне подарила. Я называл её слова нелогичными и действительно считал их таковыми. Ненависть к собственной человечности была для меня в порядке вещей. Полагаю, ей было больно смотреть на то, что я делаю со своими крыльями. Именно мама уговорила меня пойти в Звёздный флот тайком от отца. Если бы я мог теперь сказать ей за это спасибо – я сделал бы это, не задумываясь о логичности произнесения подобного вслух при любых свидетелях.
– Спок, я говорил не о тебе, – Джим чуть наклонился к нему, чтобы провести пальцами по его щеке. Глаза Спока сейчас были похожи на два огромных чарующих омута. – Я об остальных. Ты – молодец, что смог с этим бороться. Я тобой горжусь.
Спок лежит на животе, раскинув два расслабленных крыла практически на всю комнату. Это гладкое чёрное великолепие погружает эстетическое чувство Джима в непереходящий экстаз.
– Твои крылья прекрасны, Спок, – Джим продолжает смотреть в его глаза, поглаживать прохладную кожу щеки. – Ты весь прекрасен. – Тихо прыскает, – если б ты знал, что я о тебе думаю во время смен…
– Я догадываюсь.
Спок протянул руку и коснулся Джимовой щеки двумя пальцами в самом целомудренном вулканском поцелуе, какой только свет видывал. Вид у него при этом был слегка растерянный и уж точно не целомудренный.
– Сегодня истекает срок запрета на активные махи крыльями.
Джим почувствовал, что от этой фразы кровь в его теле как по мановению волшебной палочки устремилась от мозга к половым органам. Он подтягивается к Споку, проводит носом по его шее – нутро дрожит в предвкушении.
– Тогда нам нужно принять другое положение, да? – шепчет Кирк, согревая дыханием его кожу. – Избавиться от одежды. О господи…
Боунс как-то раз сказал, что потенциал кирковой ебливости стремится к бесконечности. И сейчас Кирк прямо почувствовал, как этот потенциал подкинул его на кровать к Споку, перевернул того на спину и уселся сверху.
Не то чтобы Спок был против.
– Ты забыл, да? – спросил тихо, притягивая его к себе ближе и зарываясь пальцами в пух у крыльных оснований. Спок любил погружать туда пальцы полностью или
