Как сейчас помню изумление Прудникова моей быстроте и распорядительности, а Келчевский только засмеялся.
– Вы еще не знаете нашего Ивана Димитриевича! – сказал он.
Я в ответ на эти похвалы указал только на своего Ицку, прося отличить его.
Между прочим, это был очень интересный еврей.
Как он попал в стражники, я не знаю. Труслив он был как заяц. Но как сыщик – незаменим. Потом он долго служил у меня, и самые рискованные или щекотливые расследования я всегда поручал ему.
Маленький, рыжий, с острым, как шило, носом, с крошечными глазками под распухшими воспаленными веками, он производил самое жалкое впечатление безобидной ничтожности и с этим видом полной приниженности проникал всюду.
В отношении же обыска или розыска вещей у него был прямо феноменальный нюх. Он, когда все теряли надежду найти что-нибудь, вдруг вытаскивал вещи из трубы, из-за печки, а один раз нашел украденные деньги у грудного младенца в пеленках!
Но о нем еще будет немало воспоминаний…
Келчевский и Прудников, не теряя времени, тотчас приступили к допросу.
Первым вызвали Тасина.
Он тотчас повалился в ноги и стал виниться:
– Пришли двое и продают. Вещи хорошие, и дешево. Разве я знал, что это грабленое!
– А кровь на полушубке?
– Они сказали, что свинью кололи к празднику, оттого и кровь!
– А откуда они узнали тебя?
– Так пришли. Шли и зашли!
– Ты им говорил свое имя?
– Нет!
– А как же они тебя назвали? Идите, говорят, к Константину Тасину. А?
Он делал глупое лицо.
– Спросили кого-нибудь…
– Так! Ну, а ты их знаешь?
– В первый раз видел и больше ни разу!
Прудников ничего больше не мог добиться. Тогда вмешался Келчевский.
– Слушай, дурень, – сказал он убедительным тоном, – ведь от твоего запирательства тебе не добро, а только зло будет! Привезем тебя в Петербург, там тебя твои же продавцы в глаза уличат да еще наплетут лишнего. И мы им поверим, а тебе нет, потому что ты и сейчас вот врешь и запираешься.
Тасин потупился.
– Иди! Мы других допросим, а ты пока что подумай!
И Келчевский велел увести Тасина, а на смену ему привести братьев – по очереди.
Первым вошел Иван Дубовецкий. Высокий, здоровый парень, он производил впечатление красавца.
– Попутал грех, – сказал он, – этих самых Петрова да Иванова я еще знал, когда они в бегах тут околачивались. Первые воры, и, сказать правду, боялся я их: не пусти ночевать – двор спалят, и пускал. Ну, а потом они, значит, в Питер ушли, а там стали мне лошадок приводить, и задешево. Я и брал. С одной стороны, ваше благородие, дешево, а с другой – опять, и боялся я их, – чистосердечно сознался он.
– Знали вы, что это лошади от убитых извозчиков?
Он засмеялся.
– Смекал, ваше благородие, а спросить не спрашивал. Боязно. Раз только сказал им: «Вы, братцы, моих ребят не замайте!» Они засмеялись да и говорят: «А ты пометь их!» Только и было разговора!
Его отослали и вызвали его брата.
Совершенная противоположность Ивану, Василий был слабогрудый, бледный, испитой парень. Он тяжело дышал и упорно кашлял глухим кашлем.
– Ничего не знаю, – сказал он, – брат всем делом владеет, а я больной, на печи лежу.
– Знал ты бродяг Петрова и Иванова?
– Ходили такие. Раньше даже ночевали у нас, брат очень опасался их.
Мы снова позвали Тасина.
Слова Келчевского, видимо, оказали свое влияние.
– Припомнил я их, – сказал он сразу, как вошел. – Петров один, а другой Иванов. Петров тоже и не Петров, а беглый какой-то… Познакомился я с ними, когда они в Царском жили, а потом ушли в Питер и оттуда мне вещи привозили. Их там шайка целая. Всех-то я не знаю и никого не знаю, а только главное место, где они сбираются, – это будки на шоссе.
– Девять и одиннадцать? – спросил я. – Славинского и Сверчинского?
Тасин тотчас закивал головою:
– Вот, вот! У них все гнездо! Там они и живут, почитай, все!
– Все. А ты кого знаешь из них?
– Только двоих и знаю.
Больше от него узнать было ничего невозможно. Мы собрались уезжать.
Двух Дубовецких и Тасина при нас же отправили с конвоем в Петербурга следом за ними поехали и мы сами.
Келчевский потирал руки:
– Ну, значит, эти душители все у нас!
– Надо думать!
– Скажите, пожалуйста, – обратился ко мне Прудников, – откуда вы узнали про этих… ну, как их… сторожей?
– Про Славинского и Сверчинского, – ответил я, – очень просто. Я был у Славинского.
– Были?! – воскликнул Келчевский.
Мне стало смешно.
– Я эту ночь ночевал у него в сторожке, – сказал я и передал все происшедшее.
– Видимо, этот Мишка у них штука не малая, – окончил я.
– Значит, их всех и арестовать можно?
– Можно, но надо уловить момент!
– Отлично, – засмеялся Прудников, – сперва уловим момент, потом их! Поручаем это всецело вам.
Я поклонился.
Мы приехали в Петербург.
Я отправился домой отдохнуть и позвал к себе Ицку, а Келчевский с Прудниковым поехали тотчас продолжать свои допросы.
– Слушай, – сказал я Погилевичу, – вот в чем дело…
Я рассказал ему про свою ночевку в будке номер девять, описал Мишку, Славинского, девушек и окончил свой рассказ словами:
– Так вот, надо теперь, во-первых, выследить всех, кто там бывает, и узнать их имена. Раз! Потом узнать, когда они там соберутся. Два! И три – переловить их. Но это уже не наше дело. Наше дело накрыть! Понял?
– Ну и чего же тут не понять! – сказал Ицка.
– А тогда – шагай!
Ицка ушел и с этого же часа начал действовать.
Лично сам я был еще один раз в разбойничьем гнезде для того, чтобы лучше осмотреть его.
Павел Славинский и Стефания приняли меня очень радушно. У них был тот ночной гость, который увел Павла пьянствовать к соседу; он оказался каким-то Сашкой и потом причинил мне немало хлопот. Я сразу запомнил его зверскую рожу.
Мишки не было, и как ни хотелось мне проникнуть к Сверчинскому этого не удалось.
Павел вышел вместе со мною осмотреть шоссе и проводил меня до заставы.
– Приходи в конце недели, – сказал он, – будет работа!
Но вместо меня будку номер одиннадцать осмотрел отлично мой Ицка.
Восьмого числа поздно ночью ко мне пришел Ицка, бледный, усталый, встрепанный, и сказал:
– Уф! Завтра ночью они все там будут.
– Откуда узнал?
– Ну и не все равно! Завтра они будут уговариваться о делах, а Мишка будет убивать на шоссе, и с Мишкой Калина. Этот Калина такой разбойник. Уф! Он уже четырех убил…
– Где же соберутся?
– И тут, и там.
– Ну, завтра их и переловим! – сказал я и, невзирая на ночь, послал уведомить Келчевского.
Рано утром я, Келчевский и Прудников собрались на совещание.
Я изложил им свой план. Мы возьмем с собою команду в четырнадцать человек, по семь на каждую будку, из отборных людей.
С одними пойдет Ицка, с другими – я.
Дело сделаем ночью. Наши люди сойдутся поодиночке в назначенные пункты переодетыми, а потом приедем мы и – начнем облаву.
Все согласились с моим планом. Во главе
