Кобалог. Кому же еще? Врезался в очередную самоходную печь, на кирпичи ее разнес.
И хозяина сожрал. По звукам очевидно.
Кащей уже сомневался, было ли так уж разумно его пробуждать – слишком злобна и неуклюжа оказалась Адская Голова. Кавардак творить умеет, того у нее не отнимешь, да только достается при этом и нашим, и вашим.
Сейчас вот. Ну куда это годится? Вместо выполнения приказов увязалась за случайным, бессмысленным человечком, который сумел ее раздразнить. Так и катается за ним уж который час, крушит все на своем пути.
Похоже, теперь человечек привел его сюда. Решил попытаться использовать против хозяина.
Глупец.
– Забудь про скомороха, – бесстрастно велел Кащей. – Убей быка.
Негромко велел – но Кобалог услышал. Заворчал всеми пастями сразу. Неохотно замедлил качение, а там и совсем остановился.
Он не умел делать это мгновенно – слишком тяжел был, слишком большую скорость набирал.
Мирошка растерянно заметался. Он-то рассчитывал направить Адскую Голову прямиком на Кащейку, уж и разгон набрал, чтоб прямой дорожкой – да и расплющить поганого… а тут что же теперь?!
– Глупый старый Кобалог, от росы живот промок, сунул в печь гнилой пирог, сам сожрал и изнемог!.. – противным голосом загорланил он, да страшилище его больше не слушало. Приказ Кащея оказался сильней насмешек с дразнилками.
И через секунду Кобалог покатился на Бречислава. Громадный мясной шар со слюдяными глазами и дюжиной зубастых пастей. Страшный, как ночной кошмар, и совершенно неостановимый.
Но Бречислав решил с этим поспорить. Взрыл землю копытом, фыркнул – и помчался чудовищу навстречу.
А Глеб сунул в рот одолень-траву. Нельзя больше откладывать. Отчаянно заработал челюстями… и бой вокруг словно остановился. Звуки стихли, люди задвигались вяло и тягуче, точно мухи в янтаре. Даже Кобалог покатился тише, даже Бречислав снизил ход.
Глеб, конечно, сразу уразумел, что это сам он убыстрился. Вот и кажется ему, что медленным стало все остальное.
Все, кроме Кащея.
Царь нежити шагал обычным шагом. Как все люди шагают. Глеб с секунду на него смотрел, а потом поднял меч.
Тот стал удивительно легким. Совсем невесомым. И щит будто обернулся гусиным пером.
Никогда в жизни Глеб не ощущал такой силы.
Он перестал видеть что-либо, кроме Кащея. Помнил, что мощь от одолень-травы – она кратковременная. Ровно до тех пор, пока течет в горло горький сок.
А иссякнет он – и сила иссякнет.
И потому Глеб устремился вперед. Врезался в Кащея Дланью Господней, шарахнул Перуновым Огнем. Отметил со злой радостью, что сумел пробить защиту, что не быстрей теперь его Кащей движется.
Клинок вошел нежити в плечо. Рассек обескровленную плоть, до середины разрубил. Кащей выбросил вперед руку, да Глеб уж знал, что нужно ее беречься, что коли схватит – то загнобит. Черное колдовство сидит в этих пальцах, смерть несет одним прикосновением.
Но и меч тоже страшен. Глеб отбил щитом удар Аспид-Змея и едва успел отдернуться, отшатнуться от обернувшегося змеиной пастью кончика. Чешуйчатая башка перевалила через край щита, зашипела яростно – да тоже как-то тягуче, медленно.
Ох и хороша же ты, одолень-трава!
Горечь по-прежнему наполняла рот. Глеб жевал раздумчиво, перебирая каждое волоконце. Изрядную часть запихал за щеку и доставал оттуда языком по чуть-чуть, растягивал насколько возможно.
Пока вроде действовало.
Но все равно этого едва-едва хватало, чтобы просто биться с Кащеем на равных. Даже нет, не на равных – у Глеба-то раны не заживали. Ему приходилось беречься, щитом прикрываться – а Кащею что, он рубил себе беззаботно.
Да и меч у Глеба не волшебный, а просто острый и крепкий.
Звенели клинки, стучали друг о друга. Разрубленное плечо так и осталось единственной раной, что получил Кащей. Не мгновенно он сообразил, что там жует князь Глеб, вот и пропустил первый удар.
Но дальше он бился уже безошибочно. Видно, что веками меч из рук не выпускал. Навострился так, как ни одному смертному не навостриться.
– Ты должен понимать, что это долго не продлится, – еще и раскрыл рот Кащей. Да так спокойно, словно говорил один человек, а сражался другой. – Я уже встречался с жевателями одолень-травы. Она дает большой прилив сил, но действие быстро проходит. И когда оно пройдет – ты станешь еще слабей обычного.
– Знаю, – неохотно процедил Глеб.
И хотел смолчать – да не вышло. Ответил, ослабил на мгновение напор – а уж Кащей тут же воспользовался! Рубанул Аспид-Змеем наискось, поднырныл им под Длань Господню, дотянулся Глебу до кожи!
Только до кожи, к счастью. Ужалил бок самым кончиком. Но от этого места сразу пошел хлад, сразу потянуло отравой.
– Скажи мне, князь, неужто сам ты не видишь, насколько неразумна твоя позиция? – снова заговорил Кащей. Снова недрогнущим голосом, хотя и рубился при этом с безумным пылом. – Взгляни на свое княжество. Взгляни на весь этот мир. Сколько народов в нем было когда-то – и сколько осталось сейчас. Их все еще не один, князь, кроме людей остались и другие – но это ненадолго. Я и сам спохватился слишком поздно. Возможно, я уже ничего не смогу исправить. Но я все-таки постараюсь.
– Постараешься?! – опять не удержался Глеб. – Постараешься род людской истребить?!
– Если бы существовало иное решение вопроса, я избрал бы его, – безразлично ответил Кащей. – Но я его не отыскал. Люди не прекратят распространяться, как саранча. Миром их не уговоришь. Я сегодня попытался воззвать к вашему рассудку – что мне ответили ты и твои подданные?
– Ах ты ж, падаль такая… – прохрипел Глеб, перебирая языком горькие волоконца. – Еще и издевается…
– Даже не думал. У меня нет ненависти к тебе или твоим людям. Но если на одной чаше весов одна жизнь, а на другой сто, что ты выберешь, князь? Сто жизней ценнее одной. Сто народов ценнее одного. Это разумно. Это справедливо. Это правильно.
– Правильно?! – рассвирепел Глеб. – Правильно, говоришь?! Не меряй людские жизни бездушными числами! Да, если эти сто и одна жизнь одинаково чужи мне, я тоже выберу сто и принесу в жертву одну! Но что если эта единственная – жизнь твоего отца?! Брата?! Сына?! Женщины, которую ты любишь всем сердцем?!! Что выберешь тогда, Кащей?!!
Равнодушное молчание было ему ответом. И Глеб от того рассвирепел еще пуще.
– Русский народ – это мой народ, Кащей! – выдавил он сквозь зубы. – Я – русский человек! И если для того, чтобы мой народ жил, все прочие народы должны погибнуть… я пойду на это, Кащей! Я пойду на это без колебаний! Потому что это мой народ! МОЙ НАРОД!!! И он мне дороже всех прочих народов, сколько их ни есть на этой земле! Каждая женщина – мать кому-то… но покажи мне человека, который согласится пожертвовать своей матерью ради спасения чужих!
– Я – такой человек, – произнес Кащей.
– Ты не человек! Ты – нелюдь!
– Я человек, если верить моему отцу. Родился человеком – и даже сейчас все еще человек. Что ты об этом думаешь – значения не имеет. Все равно жить тебе осталось не более
