Глеб уже и сам это чувствовал. Горечь все еще обжигала нёбо, мир вокруг по-прежнему был медлен и тягуч, но… но в голове стучало все чаще. Кажется, все. Последние волоконца выбирает.
Еще чуть-чуть – и кончатся.
А он так и не сумел опасно уязвить Кащея! Даже под одолень-травой – не сумел!
Все равно не хватило силенок на этакое чудище…
Глеб отчаянно вскрикнул, бросился вперед. Искал хоть в последние секунды всадить меч, отрубить гадине голову… или хоть руку!
И сумел-таки. В последнем безумном рывке полыхнул мечом так, что отбил Аспид-Змей – и рубанул Кащея наискось. Скрипнули сухие позвонки, шея отвалилась с головою вместе и повисла – на лоскуте кожи и мяса.
А меч засел внутри. Застрял в груди Перунов Огонь, и стекала по нему черная кровь. Рванул было Глеб на себя, да оттолкнул Кащей его ногой – и отлетел князь. Упал… и понял, что все вокруг вновь ускоряется. Вернулись звуки битвы, с прежней скоростью забегали хоробры, опять затряслась земля под поступью Бречислава…
Тот всего-то дважды и успел столкнуться с Кобалогом. Это Глебу казалось, что долго они с Кащеем бились, долго словами злыми перекидывались. На деле – минуты не прошло.
Но произошло за эту минуту многое. Дважды столкнулись Бречислав и Кобалог – и в первый-то раз Бречислав чудом лишь не погиб. Откусила ему Адская Голова рог, едва-едва не подмяла, не раздавила в лепешку.
Но отскочил Гнедой Тур. Успел назад податься, одним только рогом отделался. Дунул ему вослед Кобалог, обдал ураганным дыханием – да удержался на ногах боярин. Крутанулся на одном копыте, обернулся полным тавролаком, сиганул в сторону – и прыгнул на Кобалога.
Громаден тот был. Мясист. Неуязвим почти. Со всех сторон пасти зубастые, камень и железо перемолоть способные.
И потому во второй раз Бречислав поступил осмотрительней. Не стал рваться напролом, а закружил, заюлил, вздымая столбом пыль.
Кобалог уж и зубищами клацал, уж и катался туда-сюда – искал подмять, раздавить. Ан поувертливей его оказался старший сын Волха. Туда прыгнет, сюда отскочит – вот и держался какое-то время сбоку, у самого глаза. Высматривал место уязвимое.
И высмотрел.
Перец. Недаром же Кобалогу его вкус так противен. Ему-то – который камни жрет, железо грызет! Перец, горчица и имбирь – пряности, от которых его аж выворачивает.
Отчего так? Ясно же, что причина должна быть. Вероятно, та же, по которой упыри и оборотни мрут от серебра, навьев и чудотворцев мутит от запаха крапивы, а нечистую силу пугает петушиный крик.
А что роднит перец, горчицу и имбирь? Жгучий вкус. А у Бречислава имелась при себе такая трава, которая жгучей всех других трав, сколько их ни есть на белом свете.
Молочай. Обычный самый молочай. Он от мозолей спасает, от бородавок. Порчу с его помощью тоже снять можно, коли знать, как применить.
Так может, и здесь выручит?
Дважды крутанулся на одной пятке Бречислав. В первый раз – вернувшись в облик человеческий, снова обретя одежу, а в ней карманы, а в них – вещицы всякие мелкие.
А во второй – нашарив уже молочай-траву, да опять обернувшись тавролаком.
Молочай успел крепко высохнуть. Вряд ли в нем еще хоть капля сока-то осталась. Но тут, верно уж, не в самом вкусе дело, а в эфемерных разных субстанциях, кои древние мудрецы… не помнил Бречислав, как они их прозывали. Не до того ему сейчас было.
– Кобалог-Кобалог, а я вот тебе вкусненького припас! – гаркнул Бречислав, бросаясь вперед.
Не в пасть чудищу он молочай сунул. Понимал, что без руки тогда останется, а то и загибнет дуром. Ушел Бречислав от Кобалога в сторону, отклонился ловко – да и впечатал траву прямо в глаз!
Было то око стеклянистым, твердым. Хоть мечом его руби, хоть копьем коли. Но трава молочай заставила его… дымиться! Зашипел глаз, вздулся пузырями – и страшно заорал Кобалог!
Всеми пастями заревел, катнулся прочь – да Бречислав следом побежал. Держал ладонь на жутком буркале, прижимал молочай крепче крепкого!
И когда капнуло из глаза что-то – боднул его с размаху башкой!
Пробил бычий рог око. Закричала Адская Голова, завыла смертно. Рванулся Бречислав назад – да не сумел. Слишком глубоко вонзился, застрял в кошмарной туше.
А секундой спустя ноги подломились. Завывая от боли, Кобалог катнулся навстречу, навалился на Бречислава собственным глазом – и его рог вошел еще глубже.
В голове что-то вспыхнуло. Бречислав увидел вдруг лица человеческие. Финиста и Яромира. Младшие братья протянули ему руки и помогли подняться… над собственным трупом.
Исковерканным, изуродованным.
Только лишь и утешало, что Кобалог тоже испускал последнее дыхание.
Откаталась Адская Голова.
Кащей со скрипом повернулся к ней. Несколько секунд глядел на убивших друг друга чудовищ. Еще на два их стало меньше в этом мире.
– Дядька Бречислав!.. – ахнул Глеб, повернув голову.
Люди вокруг двигались уже с обычной скоростью. Кажется, за щекой осталось еще волоконце или два, но это уж ничем не поможет. Это на пару секунд.
Князь приподнял себя на локте, со стоном вскинулся – и на грудь легла босая ступня. Кащей переместился к нему быстрей стрелы и теперь рассматривал, как раздавленное насекомое.
– Я ничего не имею конкретно против тебя, князь Глеб, – скучным голосом произнес он. – Ты во многом еще и получше других, если тебя это утешит. Достань у тебя ума вовремя присягнуть мне на верность, как сделали татаровья и хазары – были бы твои тиборцы сейчас по другую сторону смертной черты. И сам бы ты хорошо мне служил. Но теперь слишком поздно.
– Я б… никогда… тебе… не служил… – прохрипел Глеб, пытаясь сбросить ногу Кащея. Та давила на грудь, как гранитный столб.
– И в этом твоя беда, – сказал Кащей. – Гордость – бесполезное чувство, не принесшее никому еще ничего хорошего. Гордость заставляет искать возвышения над другими, и когда слишком горды многие – это приводит к войнам и смертоубийствам. Твой и мой род, люди, слишком возгордился – и потому я сейчас убиваю тебя, стараясь исправить хоть что-то. Теперь ты понимаешь?
– Тварь… бездушная… безумная…
– Не собираюсь спорить по поводу бездушной, но ты ошибаешься с безумной. Я настолько в здравом рассудке, насколько это вообще возможно для живого существа. Это вы обезумели, если считаете сей мир своей безраздельной собственностью.
– Мир… принадлежит людям!.. – выдавил Глеб.
– Мир принадлежит всем, – спокойно ответил Кащей. – Люди же пытаются узурпировать его только для себя – и потому не заслуживают права на жизнь.
– Не тебе… к-ха!.. не тебе это решать, нелюдь!.. Ты… ты мертвяк бесчувственный!.. что ты… кх-х!.. можешь понимать?!
– Ты хочешь чувств? – пристально посмотрел Кащей. – Я покажу тебе то чувство, что сильней всех на свете.
Он надавил ногой сильнее, и у Глеба треснули ребра, а изо рта хлынула кровь. Царь нежити даже не снизошел до того, чтоб пронзить его мечом.
– Чувство боли, – проронил Кащей.
Князь издал протяжный всхлип – и резко распахнул глаза. Он жив был еще, но едва-едва, еле-еле. Кащей
