– Не трогай его! – окликнул ледяной голос.
Глава 45
Ковер-самолет достиг места только к закату. Солнце уж коснулось небозема, тени вытянулись, небо заволокло тучами. Иван, Василиса и Синеглазка продрогли, покуда летели, закоченели. Грелись друг о дружку и с немалым вздохнули облегчением, когда увидали впереди стены городка Кострома.
Хотя была ли то именно Кострома, никто из троих с уверенностью бы не сказал. Это Яромир тут бывал однажды, да и то проездом, а они – нет.
Но сейчас, именно сегодня, Кострому и слепой отличил бы от всех иных городов. Даже слепой еще издали услышал бы звон тысяч мечей и хор истовых воплей.
Появления летучего ковра не заметил никто. В этакой-то кутерьме. Иван, да Синеглазка, да Василиса сами млели от увиденного, со ртами разинутыми летели.
Та и другая сторона изрядно пролили за день крови. Целые легионы легли в землю.
И добрая их половина – восстала по велению Кащея. Несметные полчища навьев наседали на русичей со всех сторон – и в том числе свои же соратники. Пыряли неловко мечами, лезли дуром на копья – и не переводились же, не переводились!.. Их повторно и убить-то тяжко – только голову если отсечь, али на колья заманить!
Василиса при виде этого стала белей снега свежего. Знала она, что бывший муж ее на черное колдовство горазд, но такой силищи не ожидала. Ему теперь и живое-то войско не особо потребно – просто вести дальше умертвиев, умерщвлять ими всех встречных, да тут же их снова и подымать.
– Брата моего ищи! – крикнул Василисе в ухо Иван.
Она смолчала. Ищи. Легко ему говорить. Попробуй, найди в таком пекле определенного человека.
Хотя Глеб Берендеич князь, конечно. Он сколько-то все же выделяться должен. Если все еще жив – то уж верно на видном месте. Дружиной окружен, наверное, тиунами.
Впрочем, сама Василиса не видела и смысла его искать. Потом, успеется. Не ради Глебки-деверя они сюда мчались через весь белый свет. Кащея Бессмертного надо сыскивать – и треклятую его корону, что каменное яйцо отворяет.
И вот уж Кащей точно в толпе не потеряется. Кто угодно, только не он.
Синеглазка тоже вертела головой туда-сюда – высматривала своих поляниц. Нескольких приметила, одну даже в лицо узнала.
На лету непросто это оказалось – да в сумерках еще, да в этакой каше кровавой. Рубились богатырки в числе прочих, саблями махали, нелюдей секли… и сами тоже гибли. Тысячи их лежали мертвыми или мертвыми же бродили с пустым взглядом.
– Ужас-то какой… – прошептала Синеглазка.
Царица поляниц не первый год на свете жила – доводилось в сечах бывать. Но не в значительных, а так – стычках полевых. С галичанами сворились, с валахами тоже, с половцами. Так, по сотне-другой с каждой стороны.
А тут не на сотни счет – на легионы!
Ковер трясся и колыхался. Очень уж сильный ветер дул. То ли сам по себе, то ли тоже Кащей что-то наколдовал.
А тут еще и птицы налетели! Коршуны жлезнокоготные, чудища меднокрылые! Немало их сегодня стрелами пронзили, да только осталось еще порядочно! Целая стая, добрых две дюжины завидели людей на ковре – и накинулись со всех сторон!
Иван с Синеглазкой замахали клинками. Да очень непросто это – мечом или саблей драться, на ковре летящем сидючи. Там ведь и схватиться толком не за что. Василиса держалась за передний край, а княжич да поляница – за нее. Синеглазка – правой рукой, а Иван – левой.
– Эхма, проклятущие!.. – с досадой кряхтел он, вертя Самосеком. – А ну, раздайся, пернатые!.. Всех порешу!..
И порешил-то он многих. Перья так и прыскали во все стороны.
Хрясь!.. и кладенец врубился в очередного коршуна.
Свись!.. и отлетела клювастая голова.
Но иссякать коршуны даже и не думали. Словно медом им тут намазали. Один вырвал Ивану кус мяса из бедра, другой едва не заставил Синеглазку окриветь.
А уж как они рвали ковер-самолет!.. В клочья раздирали, на шерстинки!.. Тот все чаще проваливался, камнем падал к земле, но все же снова подымался, тянул дальше… пока что.
– Вон!.. – крикнула Синеглазка. – Царь Кащей!..
Она тут была зорчей всех. Первой заметила вдали безобразного старика в короне. И впрямь немудрено оказалось его распознать.
Других на Кащея похожих тут нет.
Но ковер-самолет в очередной раз вильнул передней частью… и Иван полетел вниз! Не удержался, разжал пальцы – и шмякнулся оземь! Благо было уж невысоко, сажени три только – да и упал княжич удачно, на ноги приземлился.
– Иванушка!!! – дернулась вслед Синеглазка.
Ковер повело набок, очередной коршун вцепился когтями в Василису – и та заверещала зайцем. Вместе с Синеглазкой, вместе с ковром они пошли книзу – и рухнули в черную грязь.
Иван уж бежал к ним. И… и еще кое-кто. С трудом поднявшись, держась за окровавленный бок, Василиса вдруг застыла.
Взгляд юная баба-яга почуяла. Злой взгляд, ненавидящий.
То не Кащеевы нелюди – этим до нее дела нет. И не дивии железные, не умертвия несчетные – эти вовсе чувств не имеют, одни лишь приказы хозяйские выполняют.
– Богатырка, дай-ка зеркальце твое, – быстро попросила Василиса.
– Зачем это?! – заморгала оторопело Синеглазка.
– Да дай, надо!
– Ну на… – растерянно сунула зеркало поляница.
Удивилась просьбе, понятно. Вот только посреди боя собой любоваться, других занятий не сыскать. Но расспрашивать было уж некогда – упав с ковра, они угодили в самое пекло. Синеглазка едва-едва успела махнуть саблей, отбить палицу какого-то мертвяка, да тут же по шее его полоснуть.
А тот уж снова наседал, словно и не ведая, что голова набок свесилась.
Ивану проще оказалось. Под Самосеком Кащеевы упыри сразу падали замертво. Без крестика, без ладанки. Кладенец эти черные чары сразу рассеивал, заставлял отлетать несчастные души.
Что же до Василисы Премудрой, то ее нежить не трогала. Смотрели так равнодушно, будто стала княгиня невидимой.
И она на них тоже почти не смотрела. Шла, как мимо пеньков лесных, искала что-то нетерпеливо. Сама не заметила, как оторвалась от Ивана и Синеглазки… и встретилась взглядом с колченогой старушонкой.
Яга Ягишна хромала по бранному полю, охала жалостливо… но огонь в ее очах пылал такой злющий, такой лютый, что все шарахались. Держала она в руке длинный прут, помахивала налево и направо, да приговаривала:
– Замри!.. Замри!.. Замри!..
И всяк, кого тот прут задевал, мгновенно каменел. Тиборцы, владимирцы, киевляне, ушкуйники новгородские – все холодными статуями валились.
Баба-яга спешила убраться отсюда подальше. В отличие от меньшой сестрицы, она осталась жива, уцелела в поднебесной сваре – да все ж годов ей от роду уже за триста. В незапамятные времена на свет появилась, еще при Олеге Вещем. Ей, старой, негоже тут быть, среди мужиков с железом. Прилетит случайная стрела или сулица – и пропадай ни за медную векшу, бабка.
Но едва ее ноздрей коснулся знакомый запах, Яга Ягишна оживилась, заблестела глазами. Она-то уж начала считать себя последней бабой-ягой, единственной. Стервь Овдотью-то своими руками упокоила, а древняя Буря еще месяц назад опочила,
