– За что-о-о?! – завыла в смертной тоске Яга Ягишна. – За что-о-о?!
– Отныне изречено, всяко лихо совлечено!.. Руби, Ванька!..
И свистнул меч. Княжич Иван, что давно уж подбежал, давно уж стоял сзади, только слов Василисы и дожидал.
А дождавшись – рубанул Самосеком со всей силы.
И отлетела голова бабы-яги середульней.
Одна-единственная теперь осталась на всем белом свете.
– Пошли быстрей! – нетерпеливо окликнул Иван, пронзая случайного псоглавца. – Там Кащей, в той стороне!
– Иду-иду, – кивнула Василиса, обшаривая лохмотья Ягишны. – Секунду обожди…
– Да что там у тебя такое?! – крикнула Синеглазка, рубясь сразу с двумя татаровьями.
– Секунду!..
И секундой спустя ее лик просветлел. Она достала что-то у старухи из-за пазухи, сунула к себе, поднялась на ноги… и тут издали донесся истошный, болезненный вопль:
– Му-уромца-а уби-и-или-и-и!..
Глава 46
– Не трогай его! – окликнул ледяной голос.
Кащей Бессмертный… вздрогнул. Очень медленно повернул голову – и уставился на ту, кого давно уж не чаял увидеть.
– Василиса, – бесстрастно произнес он. – Ты жива.
– Удивлен, муженек? – криво улыбнулась княгиня. – Рад ли мне? Или все-таки огорчен?
Кащей молча смотрел. В его глазах что-то мелькало. Едва заметное, почти неощутимое – но все же отдаленно похожее на живое чувство.
Похоже, присуха все еще действует. Сильна Симтарин-трава!
Василиса выдохнула. Втайне она опасалась, что чары давно рассеялись, и сейчас Кащей ее просто убьет. Как Бурю-ягу когда-то убивал – без сожалений и колебаний.
Но он ее не тронул. Стоял над умирающим князем Глебом – и медлил. Ничего не делал.
Подбежавшие следом Иван и Синеглазка застыли у левого и правого плеч Василисы. На Кащея они взирали с ужасом, с омерзением. Ни тот, ни другая раньше его не встречали – и не представляли, какой он гадкий.
Василиса тоже испытала брезгливость. В одежде ее супруг смотрелся еще туда-сюда, по-своему даже величественно. Но нагишом, во всем своем древнем безобразии…
Из всего носимого на царе нежити осталась только корона. Бесхитростная, из простого железа, она по-прежнему венчала голую плешь.
Иван поднял меч. Синеглазка – саблю. Свободные же руки они сомкнули за спиной Василисы – и от Кащея это не укрылось.
– Что там у вас? – разомкнул губы он.
– На меня смотри! – крикнула Василиса, растопыривая пальцы.
С них слетели Перуновы молоньи. Хлестнули Кащея, окутали его белым вихрем – и затрясся старик в короне, задрожал, как в смертельном ознобе.
Да только не было ему больно. Тряхнуло только. Трех секунд не прошло – оправился Кащей, обернул Аспид-Змея клинком… и ринулся на Василису.
Да только та уж назад шагнула – и врезался черный меч не в плоть мягкую, а в искристый булат. Рванул наперерез Иван – и столкнулись два кладенца, как две молнии.
Княжич заметил лежащего на земле брата. Да только ни слова не вымолвил, в сторону его лишний раз не смотрел – весь прикован был к Кащею. Истово жевал одолень-траву – последнюю ее часть, последнюю толику.
Только благодаря ее силе он двигался сообразно Кащею. Только благодаря ее силе мог биться с этаким чудищем. Самосек и Аспид-Змей стучали друг о друга так бешено, что уши болели от лязга.
Синеглазка аж охнула, не в силах уследить за мелькающими тенями. С такой скоростью рубились Иван с Кащеем, что стали почти невидимы.
Василиса же, на это глядя, сунула руку за пазуху, да достала шелковую шапочку с костяной пуговкой. Такая мягкая, такая знакомая… сама шила ведь, старалась.
Поносила ее Яга Ягишна – и будет. Вернулась шапка-невидимка к законной хозяйке.
Надев ее, Василиса исчезла. Растворилась в воздухе – и побежала в таком виде к Глебу. Тот был еще жив. Ранен тяжело, умирать готовился – но еще не умер.
И хоть живой да мертвой воды давно не осталось, кое-чем Василиса помочь могла.
Иван тем временем спешил, искал взглядом щербину, о которой царь Огненный Щит говорил. Туда надо ударить… да ты попробуй еще, попади, когда Кащей так колошматит! Попробуй даже – заметь ее хотя бы! В пылу-то битвы!
А торопиться надо. Иван-то не бессмертен, его Кащей одним ударом убьет. И недолго действует одолень-трава.
А перестанет действовать – станет богатырь слабей прежнего.
Вжух!..
Вжух!..
Дзынь!..
Бац!..
Еще удар, еще один!..
Дзыньк!..
Вжух!..
Бац!..
Хрясь!..
Попал!..
В первый момент Иван себе даже не поверил! Но и впрямь – переломился Аспид-Змей! Точно в щербину угодил Самосек – и рассек кладенец меч проклятый! Остался в руке Кащея обломок… и тут же обернулся змеиным хвостом.
А лезвие шмякнулось на траву – да и забилось, заметалось, истекая кровью.
Умер Аспид-Змей. Точно и впрямь живой был.
А одолень-трава уж истощалась. Но еще действовала, еще давала немыслимые силу и скорость. Вонзил Иван Самосек Кащею в живот, схватил того другой рукой за горло и заорал:
– Ки-и-ида-а-а-ай!!!
Само слово Синеглазка и не разобрала. Писк какой-то комариный. Но что раскололся Аспид-Змей, что пронзил Кащея мечом Иванушка – то поляница увидала отчетливо.
И кинула Кащею в лоб каменное яйцо.
Угодила точно в корону. В самый железный обруч.
И… не раскололось яйцо. Упало наземь целехонько.
Снова обманка! Еще одна обманка! Сколько же их у Кащея наверчено?!
Синеглазка словно окаменела. Иван словно окаменел. Кащей же глянул на свою смерть и сухо произнес:
– Благодарю, что вернули.
Иван отчаянно дернул Самосеком. Распахал тот Кащея надвое, разделил на две половины. Верхняя повалилась, да тут же вскинула себя на руках – и полезли из нее новые ноги. Иван прыгнул ударить сызнова, расколоть Кащею башку – но тот резко дернул ладонью.
Ивана словно хлестнуло ураганом. Отлетел он назад, распластался на траве. Самосек из руки выпал.
А Кащей уж поднимался, уже снова стал целым. Поднял каменное яйцо, стиснул его, как великую драгоценность, положил… ан положить-то и некуда. Ни одежки на нем, ни пояса, ни сумы какой.
Не за щеку же совать.
А Иван-то тоже уж поднялся. На остатках одолень-травы взметнулся, подпрыгнул, сиганул к оброненному кладенцу.
– О нет, я так не думаю, – повернулся к нему Кащей.
Прищелкнул он пальцами – и объявилось рядом с Самосеком еще тридцать точно таких же мечей. Заметался среди них Иван, тут же свой из виду потеряв.
Все одинаковые, ни один от остальных не отличим!
– Самосек!.. – аж взвыл он от отчаянья. – Самосек, подай голос!..
Может, и хотел бы чудесный меч ответить хозяину. Иван давно уж убедился, что тот своим разумением обладает. Да только нем был, увы. Зазря Иван среди клинков метался, зазря искал – не сверкнет ли какой, не дернется ли?!
И корень адамовой головы не помог. Был он у Ивана при себе по-прежнему, мороки распознавал уверенно – да не мороки то оказались. Настоящие самые мечи, только не волшебные.
А пока Иван шарахался от одного к другому, Кащей успел рассмотреть обломки Аспид-Змея, да убедиться, что теперь тот разве на зубочистку сгодится. Возродить его к жизни можно, но не в един присест. И не здесь, на поле боя.
По счастью, боги сегодня явно покровительствуют Кащею. Не случайно же он час назад снял с безымянного витязя не что-нибудь, а другой меч-кладенец – несравненный Аскалон.
Тот остался там, где
