Ан вот оно что, оказывается! Выходит, успела-таки Буря перед смертью клюку-то передать! Да не абы кому, а Василиске-хитрованке! Ишь, ишь!.. Бывает же такое, случается!
Яга Ягишна-то уж давно и не думала о Василиске вовсе. Была уверена, что ту еще осенесь цапли склевали. А она выжила, выходит, вывернулась. Шкуру лягушечью сбросила, бабой-ягой стала.
Шустра, до чего ж шустра!
Но ей, Ягишне, оно сейчас как раз на руку. Другая баба-яга, да при том молодая, свежая, полная жизни… это же улыбка Судениц! Прекрасная возможность сбросить за счет Василиски часть прожитых годочков, снова стать… ну пусть и не молодой, но хотя б менее старой.
С Овдотьей-то такое не прошло бы. Она и сама уж была в годах преклонных, сто шестьдесят лет прожила с лихвой. Да и в силе колдовской Яге уступала лишь малость самую – еще неизвестно, чья взяла бы, чья пересилила.
А тут… молодуха смазливая. Сикуха косорукая. Такую уж легко будет одолеть, под себя подмять.
– Что же, Василисушка, свиделись?! – окликнула она фигурку в сарафане. – Свиделись, красавица моя, сподобили древние боги! Как живешь-можешь? Иди-тко сюды, поздоровкайся с бабушкой!
Василиса не обманулась этим липуче-ласковым голоском. Слышала таящийся под ним змеиный свист. Она ничего даже не ответила – молча засучила рукава, тряхнула тонкими пальчиками. Чувствовала уж, как зудят под ногтями Перуновы молнии.
– Ты что же, девка, даже и ответить бабушке не сподобишься?.. – прошипела Яга Ягишна. – Ишь, ишь, расфуфырилась, много мнить о себе стала! Думаешь, коли большуха наша тебе клюку свою передала, так ты уже и ведьма?! Думаешь, таперича сразу сестрицей мне стала названой?! Замри-кось!..
Это она сказала уж не Василисе, а кинувшемуся к ней гридню с топором. Хлестнула быстро прутом, обернула каменной глыбой.
– Пожалел, поди, что на пожилую женшшину-то руку поднял, – удовлетворенно молвила старуха. – А ты что зенки вылупила, козявка?! Где клюка твоя, где клюка?!
Василиса рассеянно моргнула. И впрямь, где клюка-то Бури Перуновны?.. В Костяном Дворце была еще при ней, то она точно помнила. А вот на ковре, кажется, она уже без нее летела… неужто на крыше забыла?.. Или уже в полете выскользнула, свалилась где-нибудь над топями, над чащами Пущевика?.. Обидно, коли так.
Хотя бес бы с ней, с клюкой. Все равно сама по себе она ничего не значит, ничего не дает. Просто традиция, по канону положено. Так же, как ягу носить из собачьей шерсти… она вот, кстати, по-прежнему у Василисы на плечах.
– Фыр, фыр, чуфыр… – бочком подбиралась к ней Яга Ягишна. – Ну ладно, что же, не станем ссориться по ерунде, давай мириться, да дружненько жить… Баба-яга бабе-яге глаз не выцарапает, верно я говорю? Согласна ли со мною, Василисушка?
– Согласна, бабушка, – неожиданно улыбнулась Василиса. – Помнится, ты меня уму-разуму выучить обещалась? Чарам настоящим, черным?
– И-и-и, оно конечно, конечно!.. – заухмылялась старуха. – В чорных чарах я-то уж толк знаю, знаю!.. Обешшалас – выучу, дай-то срок! Подь сюды, дай бабушке за ручку подержаться!
И Василиса подошла. Доверчиво глядя Яге прямо в очи, подала той ладошку… и уж старая ведьма в нее вцепилась! Так уж вцепилась, что до крови чуть кожу не продрала! Стиснула молодую бабу-ягу и зашептала-забормотала:
Сделайся ты, Василиса, растением,Расцветай-ка теперь по весне,Чтобы птицы мои чернокрылые,Навещали тебя в сладком сне.А я юность твою себе заберу,Красоту я твою себе заберу,Блеск в глазах твой себе заберу,Ноги стройные себе заберу.Ты растением будешь расти-расцветатьА я годы твои буду жить-проживать.Договорив, Яга Ягишна с надеждою уставилась на Василису… но ничего не происходило. Прекрасная княгиня по-прежнему лишь доверчиво улыбалась.
Доверчиво… но в глазах играла хитринка. Наклонив лицо ближе, она раскрыла рот… и дохнула на Ягу.
– Фу-фу-фу, как воня гадко!.. – отшатнулась та. – Отвару адамовой головы нахлесталася?! Знала, проклятая?! Догадалася?!
– То ли дура я, по-твоему?! – возвысила голос Василиса, делая быстрое движение. Она вырвала у старухи ореховый прут и рявкнула: – Сама замри, ведьма старая!
Ягишна с удивительной прытью выдернула руку. Пнула Василису с неожиданной для такой карги силою, прыгнула назад и потянула из-за пазухи берестяной туесок.
– Ништо, девка, погляди-тко сюды! – фыркнула она, снимая крышку.
– Сама погляди! – выхватила зеркальце Василиса и крепко зажмурилась.
Высунулся из туеска крохотный василиск, вперился взглядом смертельным в Василису – да и увидел собственное отражение. Вздрогнул, остолбенел – и умер на месте.
Отраженный-то взгляд василиска становится вдвое смертельнее. Таким он действует даже на них самих.
Что же до Яги Ягишны, то она тоже увидала василисковы очи в зеркале. И тоже почуяла, как коченеет, как струится по жилам холод, как смолкает сердце. Покачнулась старушонка, запнулась на костяной ноге, завалилась набок.
Да не упала. Не так просто бабу-ягу прикончить. Оперевшись на клюку, вытянула она крючковатые пальцы, снова залопотала-забубнила страшное проклятие:
– Твоя дорога – болотом зыбучим, твоя радость – ядом едучим! Вздох обрубит, горло сдавит, грудь застудит, плечи согне… кх-ха-а!.. кр-р-рк!..
То Василиса, не дожидаясь конца наговора, ринулась вперед, да и саданула Ягу Ягишну кулаком в живот. Не стала даже молниями сечь – знала, что сестру названую те обожгут едва ли в четверть силы. Просто ударила, ногой пнула, волочить принялась за седые космы.
– Вот тебе, карга!.. – пыхтела она. – За настой тирлич-травы!.. За то, что в лягушку меня обратила!.. За то, что… пфа-а-ахх-х!..
Это Яга Ягишна улучила момент и плюнула Василисе в глаз.
Да метко еще так, прицельно!
Василиса отшатнулась. Не столько от брезгливости, сколько от страха. Проклятие куда проще передать вместе с чем-нибудь – тычком, плевком, злым словом, дурным взглядом. Неизвестно, что там припрятано в слюне бабы-яги.
– Шта, девка, испужалася?! – захихикала Яга. – Ништо, ништо, не пужайся! Я твои косточки-то в кипятке-то выварю, да обглодаю добела, вот оно сразу и…
– Замолкни, – перебила ее Василиса, снова резко шагая вперед.
Она уже поняла, что зря струхнула. Не было ничего в той слюне, кроме самой слюны.
Да и коли было б… Василиса моргнула и вдруг увидела Ягу Ягишну по-новому. Вместо жуткого чудовища, кошмарной лесной колдуньи – просто визгливая старуха, бабка полоумная. Не родись она дочерью Яги Усонишны – давно б померла бесславно, испортив жизнь разве что соседям.
На какой-то миг Василисе даже стало ее жалко.
Но только на миг. Не была Василиса Патрикеевна мягкосердечна. Прекрасной ее заслуженно прозвали. И Премудрой – тоже не впустую.
А вот Предоброй ее никто никогда не кликал.
Так что ударила она вопящую Ягу по щеке, стиснула плечи руками молодыми, сильными и заговорила, глядя ей прямо в очи:
– Нощию сумрачною, иже ныне владычествует, попечение себе сотворяю, себе вспомогаю. Огниво-огнище, сотвори пепелище…
– Не надо!.. – забилась старуха, стараясь отвести взор. – Пожалей, Василисушка, смилуйси!..
– В нем всяко лихо да злоба, пагуба да плетение, скорбь да тягота, – неумолимо продолжала княгиня. – Всяку хворь с мене совлещи, иже душу мою смущает да плоть порабощает…
– Да что же я тебе сделала-то?!
– Раздражение да свару, худые повторы, мучение да озлобление, язвы
