— Все так просто? — Эмиль подошел к писателю сразу же, как тот вышел из туалета.
— Да, оно, наверное, умерло, когда этот маньяк пичкал своими гадостями, — писатель явно чувствовал себя как никогда превосходно. Он с легкостью почистил апельсин и окончил с ним в три укуса. — Есть хочется.
— Я принесу, — Анна выскочила из палаты.
— Мой был огромным. Сантиметров сорок. Господи, как это было больно. Чувствую себя изнасилованным знойным гавайским гомосексуалистом с огромным членом.
Они оба засмеялись. Матвей облегченно откинулся на подушку.
Интерлюдия 4У смерти страшное лицо. Когда приходит за кем-то, после нажатия на дверной звонок, она кладет свой черный саквояж на пол и выбирает одну из своих ужасных масок. Проходит в гостиную. Кладет саквояж на журнальный стол, затем садится на кресло, с изящной легкостью подбирая черную мантию.
Господи, по иронии судьбы, это любимое кресло того человека, за душой которого она пришла. Смерть прекрасно понимает, что ее здесь ждали. Она сделает глубокий выдох, словно ее визит вынужденный. Словно она бессильна перед этой ужасающей ползучей неизбежностью.
Домочадцы сами того не осознавая благодарны ей за освобождение от томительного ожидания. Благодарны, за возможность выспаться следующей ночью, не беспокоясь о том, что со следующим выкриком смертельно больного нужно будет спешить в его комнату. Благодарны ей за этот, пусть и грустный, исход.
Сделав свое дело, она возьмет свой саквояж и направится к выходу. Напоследок, она взглянет в лицо каждого, кто стоит у смертного одра больного, и каждого, кто ждет новостей во дворе.
Она выдохнет еще раз, когда за спиной один за другим послышаться женские рыдания.
Заприметив кого-то, она бросит монетку, может, чтобы вскоре еще раз вернуться сюда. Переступая порог, она снимет маску и вернет ее в свой черный саквояж.
9
Эмиль сидел на узенькой скамье в коридоре клиники. Он хотел выйти и выкурить сигарету, но боялся, что маленькой девочке станет плохо в его отсутствие.
Гнетущее беспокойство металось по телу, вырываясь наружу мелкой дрожью.
Стрелки настенных часов выдавали круг за кругом, пожирая безвозвратное время.
Карина спала в уютном кресле, у изголовья ребенка, укрывшись тонким клетчатым пледом.
Эмиль закрывал глаза, погружаясь в сон. Но через миг просыпался, боясь, что ОНА поставит свой саквояж на скамейку рядом с ним и пройдет мимо него в палату его дочери. Профессор подошел к автомату и налил зеленого чая. Он успел сделать несколько глотков, прежде чем раздались шаги в конце коридора.
Матвей легким кивком поприветствовал Эмиля. Взяв из его рук стакан, глотнул холодного напитка, но будучи любителем кофе, разочарованно вернул стакан.
— Ну и как? Есть улучшения? — спросил писатель, взглянув в палату, через окно.
— Ритм пульса меняется каждый час. Частота сбивается с двойного на тройной. В сознание не приходила.
Матвей снял пиджак и положил его на скамейку. Нащупав в кармане пару монет, он закинул их в автомат. Кофе со сливками приятно влился в горло измученное изжогой. Развязав галстук, Матвей бросил его на пиджак и засучил рукава. Эмиль растерянно наблюдал за этим.
— Решил поддержать тебя. Ты же не против этого? Если ждать в одиночестве — можно сойти с ума, — проговорил Матвей после того как залпом осушил второй стакан.
— Я очень рад, что ты пришел. Все идет не так, как должно. Я вколол ей вакцину сорок один час назад. Но все тянется намного дольше, чем у тебя и лейтенанта. — Эмиль сел обратно на скамейку. — Полагаю, что зародыш успел развиться, смог приспособиться, хотя антибиотики тормозили его развитие. Ее лечили от кожного заболевания. А нужно было травить паразита.
— Она потеряла сознание после инъекции?
— Да. Ее язык был зеленым, как лист подорожника и опухшим, словно у нее обезвоживание. Сейчас я даже боюсь взглянуть на него.
— Средство поможет. Все будет хорошо. Еще чуть-чуть и все закончится. А тебе нужно вздремнуть, хотя бы пару часов. Я присмотрю.
— Спасибо. Ты не представляешь, как меня выручил. Нужно следить за кардиограммой, вон та зеленая змейка, играющая зигзагом. Обязательно разбуди, если будут какие-то изменения. Ты отличный человек — Матвей Данилевский! — Эмиль встал на ноги и направился к палате.
— Слушай, Эмиль! Скажи мне, как так произошло, что ты стал профессором в тридцать пять лет? — на лице Матвея появилась ехидная улыбка.
— Так же, как и ты, писателем в двадцать семь, — бодро ответил Эмиль и вошел в палату.
Писателю показалось, что уставший отец заснул ещё в движении, не опустившись в кресло. Взяв стакан каппучино, Матвей взял плеер и сел напротив палаты.
10
Прошло четыре с половиной часа, прежде чем Матвей увидел, как девочка сжала кулачки, и через секунду разжала их. Девочка облизнула высохшие губы. Писатель вскочил на ноги, выронив плеер на пол.
Мочевой пузырь, принявший шесть чашек каппучино, был готов взорваться. Забыв о дискомфорте, писатель прильнул к окну. Матвей потянул руку к дверному косяку, мимолетно взглянув на профессора и его жену. Эмиль и Карина спали тем мертвым сном, который валит людей, вернувшихся домой с ночной смены.
Девочка ногами стянула одеяло и потянулась, словно пробудившийся в летнюю жару котенок.
Матвей вошел в комнату. Ему стоило бы вести себя тише, но он безразлично шаркал обувью. Девочка открыла глаза, до того как писатель успел разбудить родителей. Он застыл в позе подкрадывающейся пантеры, поймав на себе удивленный взгляд ребенка.
— Привет, маленькая моя! — тихо проговорил Матвей.
— Здравствуйте, — рассеянно ответила девочка.
— Как ты себя чувствуешь?
— Мне хорошо. Нечего не болит. Хочется кушать.
— Я разбужу твоих родителей. Хорошо?
Девочка кивнула. Она присела на кровати и сонно потерла глаза.
Матвей похлопал по плечу Эмиля, затем Карину. Профессор вскочил с места ловкостью заснувшего на посту солдата, Карина же, некоторое время не могла пробудиться ото сна.
Родители бросились к девочке и обняли ее. Маленькая девочка, на руке которой висел браслет «Лиза», радостно смеялась.
Матвей невольно взглянул на ее язык. Он был естественного цвета. С чувством выполненного долга, писатель накинул пиджак, засунул в карман галстук, и закинул в автомат еще монет. Очередная чашка каппучино была выпита наполовину — писатель спешно удалился в туалет.
Выйдя из него, Матвей вернулся к палате. Пальцами он мял сигарету и с минуту наблюдал за семейной идиллией. К чувство выполненного долга добавились облегчение, радость и удовлетворение. Засунув наушники в ухо, Матвей зашагал к лестницам.
Эмиль хотел догнать писателя. Решив перезвонить ему позже, остался в палате.
Глава 11. С чистого листа
1
Матвей невольно вздрагивал, каждый раз, когда по новостям сообщали о новом пожаре с большим количеством жертв. Но причиной трагедий в домах престарелых и школах были халатность людей, поджоги и замыкание проводки.
Писатель был уверен — ОНО вернется. Даст о себе знать. Начнет убивать.
