Это была кирпичная пятиэтажка, самая обычная. С двускатной крышей и глухой стеной, смотрящей в переулок. Что там внутри меня совершенно не интересовало. Квартиры, офисы, может магазин на первом этаже. Каждый день я проходил мимо, и ни разу у меня не возникло желания даже узнать номер дома.
Первый раз меня занесло в этот проулок случайно. Стоял ранний март, то время, когда кажется, что зима будет длиться вечно, а солнце – просто издевательская иллюстрация; небо, может, и синее, а мороз по-прежнему хватает за нос и прочие оголённые участки тела.
В тот вечер мне хотелось поскорее попасть домой, чтобы за бормотанием телевизора забыть очередной пустой офисный день. В голове ворочались вторничные мысли. Зайти за хлебом, достали лужи, как же не хочется лезть в переполненный автобус, начальник задолбал придирками – идиот…
Яркое пятно мелькнуло и пропало на периферии зрения.
– Ай! Простите! – девушка в жёлтом пальто поскользнулась и чтобы не упасть опёрлась о меня.
– Ничего страшного, – пробормотал я на автомате.
Помогая незнакомке удержаться на ногах, я повернулся к узкому проулку. Сотни раз я проходил мимо, а сейчас замер. Одна из глухих стен была побелена. Во всю её длину, от угла до жёлтой газовой трубы красовался странный рисунок. Пара ярких тропических птиц в старинных клетках с круглыми верхушками. Между клетками вился странный завораживающий узор. Листья, лианы, непонятные знаки, ноты, всё это соединяло и одновременно разделяло птиц. Но они всё равно тянулись друг к другу. Сквозь прутья, через все преграды, неважно, нарисованные или нет.
Не глядя под ноги, я зашлёпал по лужам. Мне казалось, я слышу тихие ноты, будоражащие и знакомые. Где-то в другой вселенной шумела улица, люди штурмовали переполненный автобус. А я стоял в полушаге от чуда. Рассматривал резные прутья клеток и переливы оперенья, изучал листья и ноты. Свет фонарей дотягивался сюда с трудом, но это не мешало. В тесном переулке среди одинаковых грязно-серых машин, мало отличимых от мусорных баков я водил руками по узору как слепой ребёнок по тигру, но под ладонями был только холодный камень.
Когда я вышел из переулка, ошарашенный и спокойный, мой автобус уже ушёл, а на город упал тяжёлый зимний вечер. Теперь у меня был секрет, тайное светлое место, куда хотелось возвращаться. С тех пор каждый день стал преддверием встречи с птицами.
Промозглый март сменился сырым апрелем. Лужи перестали замерзать каждую ночь, а жёлтый шарик стал светить немного ярче.
Перед работой я навещал моих птиц, в обед нёсся к ним и обещал вернуться поскорее. Я старался, чтобы рабочий день кончился побыстрее, но стрелки офисных часов как назло ползли куда медленнее, чем раньше.
– Пичугин, ты влюбился что ли? – колыхал животом в придушенном хохоте мой сосед по опенспейсу Андрей. Ему казалось, что он очень остроумен. Я натянуто улыбался в ответ и опасался, что пуговицы на несвежей розовой рубашке юмориста сейчас отлетят. Рассыплются горохом по ковролину, и коллега будет собирать их, ползая на четвереньках под стульями.
Однажды я увидел, как рабочие собираются закрасить моих птиц. Я бросился к ним, раздал все деньги из кошелька. Они пожали плечами и ушли, но с тех пор беспокойство поселилось внутри и никак не отпускало. Я боялся, что рано или поздно увижу только свежую побелку. Это опасение придало нашим ежевечерним свиданиям особую остроту, которая как нож кондитера вскрывала моё сердце, извлекая наружу сладость и клало её в тарелку с кайенским перцем.
Я решил узнать, кто автор картины и заодно – что значат странные узоры. Я взял свою старенькую «мыльницу» и отправился к стене. Я щёлкал и щёлкал, по не кончилась карта в фотоаппарате, но ни одной нормальной фотографии так и не получилось. Птицы то оказывались не в фокусе, то не помещались в кадр. Линии узора выходили расплывчатыми. Когда я закончил фотосессию, заметил, что рисунок немного поблёк, а одна из птиц печально наклонила голову. Я надеялся, что это от сырости, а не от того, что я собирался вывалить чудо на всеобщее обозрение.
В сообществах и на форумах художников граффити рисунок никто не признал. Зато я узнал о себе много нелестных фактов, как о фотографе, даже получил пару советов какой фотоаппарат стоит купить вместо «мыльницы». Продираясь сквозь горы словесной шелухи, я выяснил главное: работы всегда подписывают. Имя может быть замаскировано, но оно обязательно будет на картине.
На следующее утро я вновь стоял у заветной стены. Хватило всего одного взгляда, чтобы заметить то, что всё это время было прямо перед глазами. На прутьях одной из клеток завитушки складывались в слово «Мириэль».
Я снова отправился на форумы, но там надо мной только посмеялись и обозвали жирным троллем. Вскоре я понял, почему. В разделе фанфиков был пост с кучей комментариев. Это была городская легенда о художнице с ником Мириэль, которая продала душу дьяволу. Её работы после этого стали как живые, но за каждую её приходилось платить эмоциями. Раздражением на сверлящего соседа, вкусом любимого чая, воспоминанием о первой любви. Когда не осталось ничего, она решила написать последнюю картину. Ценой стали все чувства. Слух, осязание, зрение. Когда работа была закончена, Мириэль пропала. То ли ушла в картину, то ли умерла, но больше её никто никогда не видел. Я вздохнул и закрыл браузер.
Рисунок выцветал. Птицы теперь больше походили на воробьёв или голубей, детали узора смазались. Каждый день какой-нибудь листок или нота превращались в грязные потёки на стене. Красота уходила, и я ничего не мог с этим поделать. Мне оставалось только приходить к птицам каждый вечер. Если уж им суждено сгинуть, то хотя бы не в одиночестве.
Апрельский вечер катил над городом тучи, их тени скользили по птицам. Я стоял и думал, что буду делать, когда рисунок пропадёт окончательно.
– Как живые, правда? – раздался голос за моей спиной.
Я обернулся. Передо мной стояла девушка. Невысокая, стройная, в длинном жёлтом пальто и голубых варежках.
Я кивнул. То ли своим мыслям, то ли ей в ответ.
Её голос звучал как низкий немного надтреснутый усталый колокольчик. Мягко и приятно.
– Знаешь, иногда я думаю: а что если бы эти птицы могли улететь. Куда бы они отправились? Может, в Африку? Или в Италию?
– Наверное, куда-то в другой мир, – ответил я. – Подальше от клеток и узоров. Туда, где не бывает сугробов в апреле.
– Может быть, – улыбнулась она в ответ.
Она повернулась и пошла прочь по переулку. Я хотел её окликнуть, но не знал имени. Да и что бы я ей сказал?
Дни разматывались как лента дешёвой туалетной
