09/07/1953: Молодого человека, согласно описанию имеющего средний рост, белокурые волосы и серые глаза и одетого в заношенную рубашку и заплатанные брюки, задерживают в Фалуне по подозрению в сексуальных домогательствах по отношению к молодой девушке. Он называет себя Матиасом Ларссоном, но ничем не может подтвердить эти данные. Его отпускают на следующий день, когда пострадавшая заявляет, что она не способна со всей уверенностью опознать его. В каких конкретно действиях он подозревается, неясно. Нельзя также точно утверждать, что речь идет о Матиасе Окермане. Описание внешности совпадает. Фамилия «Ларссон», возможно, названа из-за проживания в семействе дяди.
06/1955: Матиас Окерман выражает желание выучиться на священника и подает заявление в соответствующее учебное заведение. Получает отказ.
06/1956: Матиас Окерман делает новую попытку стать служителем церкви. И опять получает отказ.
На этом хронология событий прерывается.
Есть еще несколько документов: свидетельства о рождении его двоюродных сестер Софии и Линнеи и медицинская карта Линнеи. Помимо записи о ее первом визите в больницу в ней есть также фотографии синяков девушки – темных пятен на фоне белых худых конечностей.
Я перечитывала все эти документы множество раз. Просматривала газетные статьи, выписки из книг регистрации, изучала медицинские карты и немногословные полицейские отчеты. Не знаю, почему бабушка, судя по всему, полностью уверилась в том, что именно Матиас Окерман стал пастором Матиасом. Пожалуй, она вышла на верный след через его ходатайства, когда он пытался стать священником. Или узнала, что описания внешности полностью совпадали. Здесь многое неясно. Но одновременно не составляет труда соткать историю вокруг немногочисленных фактов, найденных ею. Тяжелое детство, из-за чего он, наверное, и переехал к дяде, и преждевременная смерть матери. Мальчик с неустойчивой психикой, растущий вместе с двумя младшими кузинами, наверняка обожающими своего красавца-кузена, становящегося им старшим братом и одновременно тайным возлюбленным. А он пользуется ими, пока тайное не становится явным и его не выбрасывают на улицу.
Несколько лет скитаний. Мелкие правонарушения. Подозрение в совершении развратных действий неизвестного свойства в отношении молодой девицы в Фалуне. Неудачные попытки стать служителем церкви.
А потом в один прекрасный день он всплывает в Сильверщерне, со своим приятным, немного странным диалектом и покрытым тайной прошлым, – чтобы стать спасителем и пророком для всего города…
Невозможно сказать, так все происходило или нет. Но в любом случае создается ощущение, что в этом могла быть доля истины. И тогда не составляет труда сделать определенные выводы. Понять, вспомнив о том, как обожала его Айна, о ее почти безумной любви к нему, – к чему это могло привести.
Я думаю об августовском дне в Сильверщерне почти шестьдесят лет назад. Ужасной жаре, царившей здесь тогда. Необъяснимой пустоте. Единственной живой душе, обнаруженной в городе, – младенце, лежавшем в комнате медсестры на втором этаже школы.
Честно говоря, я даже искала в лице Туне черты, характерные для моей бабушки, пыталась понять, насколько похожи их глаза.
«А может, ребенок был дочерью Айны?» – размышляю я порой, но не позволяю себе зацикливаться на данной мысли.
Дождь по-прежнему барабанит по ветровому стеклу. Как долго он может продолжаться?
Наконец небо над нами начинает светлеть, и я вижу через окно, как Макс минует второй фургон, направляясь к нам. На нем широкая куртка; он двигается быстрым шагом, едва заметный при тусклом, приглушенном непогодой свете.
Ему надоело сидеть в одиночестве в «Вольво», захотелось компании… Меня охватывает легкое раздражение. Мы же здесь, чтобы работать, а не ради приятного времяпрепровождения. Я не могу общаться с ним, мучающимся от безделья. Нет, сейчас я не собираюсь идти у него на поводу. Хотя, возможно, он хочет обсудить проект или еще что-то…
Слышу, как шаги приближаются и прекращаются у двери. Жду, что он постучит в нее. Но ничего не происходит.
Летят секунды. Дождь барабанит по крыше с такой силой, что его звук заглушает все другие вокруг. Помимо него я слышу лишь собственное дыхание.
Неужели он так и будет стоять там, снаружи?
Выпрямляюсь и смещаюсь ближе к двери, намереваясь открыть ее, но потом на меня набрасываются сомнения.
Волосы на голове встают дыбом. Почему?
Мне становится не по себе.
Почему он не стучит?
Почему просто стоит под дождем?
Хоровод мыслей кружится в голове. Я сижу абсолютно неподвижно.
Капли дождя стали тяжелее, звуки их падения слились в единый монотонный гул, слышный со всех сторон. Создается впечатление, будто находишься в улье.
Я стараюсь дышать медленно и глубоко.
Откуда он пришел?
«Вольво» стоит справа наискось от нашей машины, но Макс появился не оттуда. Он двигался прямо через площадь. От школы.
Где же он был?
Скорее всего, я неправильно запомнила. У меня всегда были проблемы с ориентацией в пространстве. Я просто перепутала.
Смещаюсь немного вперед. Сейчас я могу видеть ветровое стекло «Вольво» с того места, где сижу, но оборудование отчасти закрывает обзор. Мне приходится привстать; голова касается крыши. Смотрю в сторону площади.
Нет, «Вольво» стоит на своем месте. Я вижу лишь силуэт среди дождя, но это определенно он. Вдалеке справа.
Почему Макс был в школе?
Кажется, время замедлило бег, почти остановилось. Внезапно я осознаю, как холодно в машине и как мои пальцы дрожат от внутреннего напряжения. Наполовину законченная проповедь пастора Матиаса лежит на полу позади меня. По какой-то причине одно предложение из нее эхом отдается в моей голове снова и снова.
«Его слуги прячутся среди вас».
Вспышка молнии опять освещает все вокруг, сразу за ней следует гром, и я закрываю рукой рот, чтобы не закричать. Задеваю ногой работающую от аккумулятора лампу, и та гаснет.
Я видела это. Я видела.
В свете молнии я разглядела его сидящим в машине. Макса. Только силуэт, с лицом, склонившимся над чем-то, книжкой или телефоном. Но это был он. Макс.
Но если он по-прежнему в «Вольво»…
«Это Эмми, – убеждаю я себя. – Ей что-то понадобилось…»
Но почему тогда она просто стоит там, снаружи?
Чувствую всю абсурдность своего страха. Ему нет причины. Я просто выдумала его, сидя в одиночестве с моими папками и читая.
Просто скажи что-то. Крикни «Эй!». Эмми ответит, и ты все узнаешь, почувствуешь себя лучше.
Это паранойя. Всего лишь твои нервы. Дают о себе знать волнения последних дней. Твой мозг сыграл с тобой злую шутку.
Открываю рот, собираясь крикнуть: «Эй?» – но что-то внутри меня, какой-то древний инстинкт, не позволяет мне издать ни звука. Ничего не происходит. Я просто сижу, жадно хватая ртом воздух. И физически ощущая чье-то присутствие с другой стороны двери.
Как я хочу, чтобы Туне сейчас находилась здесь со мной, внутри!.. Чтобы я не оставалась одна в этом маленьком закрытом пространстве, где теперь внезапно чувствую себя как в клетке…
Дверь не заперта.
Дождь барабанит по крыше в одном ритме с моим сердцем.
Неожиданно я слышу
