Однако эпоха довоенных чисток, когда человека можно было обвинить на основании голых предположений, закончилась. Но как раз в то время мой отец, приехав в Восточную Германию на научную конференцию, бежал на Запад. Он был биолог, непоколебимый сторонник генетики, однако в те времена генетика по-прежнему расценивалась в СССР как предательство. Отец постоянно подвергался критике за свои взгляды и потому пребывал в глубокой депрессии. Полагаю, именно это и явилось главным обстоятельством, обусловившим его побег. Для меня последствия поступка отца стали катастрофическими. Следственная комиссия сосредоточила все свое внимание на мне. Вскоре выяснилось, что во время научной поездки в Западную Европу у меня была связь с англичанкой; кое-кто из тех, кто работал под моим началом, из чувства самосохранения, а также под давлением Ниернова обрушил на меня всяческие ложные обвинения. В конечном счете я был обвинен в шпионаже и приговорен к двадцати годам.
Но Ниернов не мог справиться с устройством моделирования молний без меня, поэтому он добился от своего руководства, чтобы отбывать срок меня направили сюда, где я мог продолжать выполнять прежнюю работу. Я оказался в положении бесправного раба. Никакой личной свободы, и все свое время я вынужден был проводить на базе. Даже одежда у меня была другого цвета, не такого, как у остальных. Самым страшным было одиночество. Вне работы никто не хотел со мной общаться – кроме одной молодой девушки, пришедшей к нам сразу же после окончания института, которая единственная относилась ко мне как к равному. Она дарила мне тепло и впоследствии стала моей женой.
Стремясь бежать от действительности, я с головой погрузился в исследования. Трудно описать словами мою ненависть к Ниернову, но, как это ни странно, я, в принципе, согласился с его гипотезой «Джекилла и Хайда», хотя и не верил в умышленное вредительство. Я искренне полагал, что причиной успеха явилось отклонение какого-то неизвестного параметра. Эта мысль приводила меня в отчаяние, поскольку, если бы мне все-таки удалось установить это отклонение, доказать свою невиновность стало бы в этом случае еще труднее. Однако во время работы я старался не думать об этом, полностью сосредоточившись на экспериментах, во что бы то ни стало стремясь еще раз породить шаровую молнию.
Общее направление дальнейших исследований было достаточно очевидным: отклонение не могло быть слишком большим, иначе его обнаружили бы с помощью других приборов или даже невооруженным глазом. Таким образом, необходимо было провести серии экспериментов, последовательно изменяя в небольших пределах каждый зафиксированный параметр; с учетом возможности одновременного отклонения значений сразу нескольких параметров объем экспериментальных исследований возрастал многократно. В процессе работы крепло мое убеждение в том, что Ниернов меня подставил, поскольку, если бы он действительно верил в мое вредительство, он, естественно, попытался бы заставить меня раскрыть, какие именно параметры я менял. Но он ни разу даже не спросил об этом. Остальные сотрудники центра, вынужденные непрерывно проводить бесконечные эксперименты, ненавидели меня. Однако в тот момент все, включая меня, еще верили, что создание искусственной молнии – это лишь вопрос времени.
Однако дальнейшее развитие событий приготовило нам еще один сюрприз: после проверки изменений всех параметров мы так и не смогли добиться успеха, что совершенно неожиданно явилось доказательством моей невиновности. Как раз в эту пору страну возглавил Брежнев. По сравнению с малограмотным свинопасом, своим предшественником, он производил впечатление гораздо более образованного человека, и его отношение к интеллигенции было совершенно другим. Мое дело было пересмотрено, и хотя в конечном счете полностью обвинения с меня не сняли, меня выпустили на свободу и даже предоставили возможность вернуться в Москву, преподавать в Московском государственном университете, что было желанной возможностью для человека, работающего в столь изолированном центре. Но я остался. Шаровая молния стала частью моей жизни, и я не мог с ней расстаться.
Теперь неприятности начались у Ниернова. Ему пришлось взять на себя ответственность за провал экспериментов, и хотя с ним обошлись гораздо мягче, чем со мной, о научной и политической карьере ему пришлось забыть. Какое-то время он продолжал мучиться со своей гипотезой «Джекилла и Хайда», но только теперь исходя из предположения, что отклонение параметров произошло в одной из трех оставшихся систем. Ниернов запустил целую серию экспериментов, значительно более масштабную, чем прежде. Как знать, сколько бы все это продолжалось, если бы не одно неожиданное событие.
Центр «3141» обладал самым большим в мире устройством моделирования молний, и параллельно с изучением шаровой молнии оно также использовалось для других проектов гражданского и военного назначения. И в ходе одного из экспериментов по проверке новой системы защиты от молний неожиданно была получена шаровая молния. На этот раз параметры резко отличались от тех, что были во время нашего первого успешного испытания. Никаких пересечений. На этот раз никаких внешних факторов вроде электромагнитного поля и микроволнового излучения. Только искусственная линейная молния.
Поэтому мы снова двинулись по этому адскому кругу, тысячекратно повторяя эксперимент с новыми параметрами. Однако результат был таким же, как и в первом раунде. Никакой шаровой молнии. Теперь не было уже и речи о том, что параметры умышленно изменял вредитель, и даже Ниернов вынужден был признать ошибочность своей теории «Джекилла и Хайда». Его перевели в захолустное отделение в Сибири, где он оставался на второстепенных административных постах до самого выхода на пенсию.
К этому времени «Проект 3141» продолжался уже пятнадцать лет. После ухода Ниернова направление экспериментальных исследований изменилось, и новые опыты стали проводиться с самыми разными параметрами. В течение следующих десяти лет нам удалось еще девять раз получить искусственную шаровую молнию. На каждый успешный эксперимент требовалось по меньшей мере семь тысяч попыток, а в некоторых случаях счет шел на десятки тысяч. И каждый раз параметры, при которых была получена шаровая молния, оказывались другими, причем во многих случаях разброс оказывался очень большим.
В середине восьмидесятых, подхлестнутый американской программой «Звездных войн», Советский Союз вложил значительные силы в разработку новых концепций высокотехнологичного оружия, в том числе в изучение шаровой молнии. Объемы работ были многократно увеличены: главной целью было исключительно за счет количества испытаний вывести закон, определяющий условия рождения шаровой молнии. За последние пять лет шаровая молния была получена шестнадцать раз, но, как и прежде, мы не смогли обнаружить никаких закономерностей ее появления.
Гемов подвел нас к платформе и посветил на нее фонариком.
– Я превратил это в мемориал. Когда меня мучат воспоминания о прошлом, я прихожу сюда и делаю на нем надпись.
Присмотревшись к бетонным ступеням, в пятне света от фонарика я разглядел множество линий, похожих на выводок ползущих змей.
– За тридцать лет
