— Давид, я всё понимаю. Просто мне понадобилось отойти, не принимай пожалуйста близко к сердцу. И я очень рада, что вы так переживаете за нас, прибывших, — Юнона приобняла его. Так же, как Эдгар. Только вот будь это действительно Эдгар, Давид бы уже порядком разозлился, потому что много раз говорил не делать так, но пьяному Эдгару это — что солнцу комета. Хвост большой, а проглотит — и забудет. Словно и не было ничего. Словно и не просил Давид его тысячу раз не частить с пьяными объятиями. Единственное, что Давида сдерживало — это понимание того, что Эдгар, в общем-то, и не со зла вовсе, а скорее наоборот — от излишней доброты душевной. Но сейчас его обняли за плечи, так же, по-дружески, в тысяча первый раз, и он не испытывает раздражения. Вообще.
— Я рад, что ты рада, — выжал из себя краснеющий Давид.
— А вот касательно поддержки. Тебя самого сейчас кроме меня ничего не держит. Ты сколько выпил, друг мой?
— 5 бокалов. Я в порядке, мы обычно с Эдгаром в разы больше… — Давид запнулся. Это было их маленьким секретом, ни к чему ей знать про их тайные алкогольные изыскания.
— Ты весь покраснел. Неудивительно, столько пережить пришлось за последние двое суток. Ты и не спал толком. Пойдём, я отведу тебя к твоей каюте.
— Не нужно, я и сам в состоянии… — воспротивился Давид и тут же споткнулся, показывая таким образом разоблачающее своё несостояние. Состояние нестояния.
— Долой гордыню, Давид, раз уж вы тут все семья. В семье не принято отвергать помощь ближнего. Давай руку.
Давит посмотрел на протянутую ему маленькую девичью ладонь. Она казалась такой крохотной, в сравнении с его рукой. Словно Давид и Голиаф. Странно было думать об этом, ведь Давидом в этой истории зовут его. Но почему-то молнией вспыхнула мысль, что Голиаф себя ещё покажет. Вспыхнула, и тут же исчезла, оставив после себя лишь утихающее эхо грома. Он поднялся с колена.
— Спасибо. Я правда сам. Просто иди со мной рядом, это уже поддержит меня.
— Как знаешь, — она убрала руку, приняв выжидающую позу, — Ну, веди меня к себе в гости тогда уж.
Они шли длинными коридорами, залитыми мягким белым светом. Постепенно свет приглушался, знаменуя таким образом скорое наступление ночного времени. По дороге они не проронили более ни слова. Каждый думал о чём-то своём. Хотя о чём тут было думать? К Давиду в гости за всё время не приходила ни одна девушка, хотя несколько раз пытались даже. Они подошли к двери. Давид поднёс браслет к сенсорной панели — Астрид поприветствовала его и дверь открылась. Давид вошёл первым и жестом пригласил Юнону войти. В каюте царил обычный для Давида беспорядок: вот форма висела не в шкафу, а на спинке стула. На столе стояла кружка с остатками чёрного чая. На диване сиротливо лежала электронная книга.
— Присаживайся на диван. Тебе налить чего-нибудь?
— Спасибо. Да, можешь сделать чай? Чёрный пожалуйста, без сахара.
Давид почти не знал людей, которые на этой космической станции, по-совместительству Академии, тоже пили бы чёрный чай. Не потому что продукт дефицитный, нет. По заказу его могли доставить в течении нескольких дней и за вполне гуманную цену. Просто поменялось время, вкусы. Экзотические напитки вошли в обиход, и теперь они уже не такие уж экзотические, отнюдь. Скорее наоборот, это обычный когда-то чёрный чай теперь мог считаться экзотикой. Спасало только то, что на Земле он всё так же ещё популярен.
Горячая кружка с ароматным напитком уже была в руках. Давид подошёл к Юноне и передал ей чай, предупредив, что “Горячо, не обожгись”. Сам сел рядом.
— А ты разве не будешь? — немного удивилась девушка.
— Нет, не хочу сейчас.
Юнона вдохнула крепкий бархатный аромат. Её веки опустились, спрятав от мира ангельский взор, на лице отобразилась лёгкая невинная улыбка. Она сделала несколько глотков. Довольно выдохнула. Было видно, что она наслаждается чаепитием. Давид смотрел на неё, слова напрочь отсутствовали в его плане действий на ближайшее время. Да и сам план действий, в принципе, был чем-то фантомным и нечётким. Словно очертания далёких галактик. Его полёт мысли вновь прервала Юнона.
— Тогда чего же ты хочешь? — в её голосе не было издёвки. Скорее интонация человека, который действительно хочет чем-то помочь, но не знает чем. Либо знает, но хочет услышать это непосредственно от Давида.
— Если честно, ты была права. Я был бы не прочь поспать.
— Значит я тебе мешаю. Извини, я сейчас уйду.
— Стой! — Давид непроизвольно взял её за руку. Хотя непроизвольного тут мало. Он сознательно это сделал, просто не успел подумать об этом до того, как сделал. Зато понял это после, — я был бы рад, если бы ты осталась. Просто посидела рядом. У меня, как-бы так сказать. Просто давно очень не было…
Он замялся.
— Давид, ах ты шаловливый развратник! — Юнона засмеялась.
— Я не это имел в виду! — Давид поспешил оправдаться. Он был готов оторвать себе голову за то, что не договорил сразу всю фразу целиком. Теперь ему это вышло боком. И всё алкоголь. Давид становится более мягким и эмоциональным под мухой. Совсем не вяжется с образом человека из колонии Одемарка. Хотя, почему не вяжется? Он же, всё таки, человек. Не робот, не машина. И у него есть душа, чувства. А алкоголь. Он просто позволяет чувствам и эмоциям подняться повыше, вынырнуть из глубин сознания. Отчасти поэтому Давид позволял себе выпить с Эдгаром.
— А что же тогда? — она продолжала смеяться, но глаз с Давида уже не сводила. Смотрела ему в глаза.
— Гостей. У меня давно не было гостей. В этой каюте очень давно никто со мной вот так не беседовал. Никто не пил приготовленный мною чай. Для человека с Одемарка это. Знаешь. Я не знаю, — Давид замолчал.
— Я знаю, и ты знаешь. Можешь говорить, не стесняйся. Все мы люди, ну или хотим ими быть, — Юнона положила свою ладонь на его руку. Тёплая. Как лучи полуденного солнца, пробивающиеся сквозь своды купола.
— Просто, когда живёшь сначала среди бескрайних снегов… Да, под куполом тепло, растут растения, сады. Но вокруг — ледяная пустошь ведь. А потом. Когда живешь в бескрайнем космосе, который охлаждён почти до абсолютного нуля, знаешь, иногда хочется почувствовать себя человеком. И простого человеческого тепла, размеренного общения. Просто попить чай с кем-то вместе…
Юнона перестала смеяться. Она смотрела на него, в её глазах была всё та же невинная улыбка. Словно
