Сахид Альири невозмутимо перевел взгляд на своего бывшего пленника.
— Это не должно заботить тебя, паладин.
— Тот пустынник в белом, — задумался граф де Нот. — Раз он не из Ан-Хара, то откуда? Кто он?
— Это не моя тайна. — Ловец удачи снова отвернулся. — Я не имею права раскрывать ее, от лишнего сказанного на эту тему слова может оборваться чья-то жизнь, уж поверь.
— Опять чужие тайны, они закончатся когда-нибудь? — в сердцах произнес паладин.
— Чужие тайны, как выпитый чай чудесного сорта тысячи лепестков, — негромко проговорил Сахид Альири. — Пока ты держишь его чашку в руках, ты вдыхаешь чудесный аромат, впитываешь в себя его суть, постигаешь его душу. Когда ты пьешь его, в тебя вливается истинное волшебство, жар из чувств и смысл жизни. Но когда проходит день, да что там день — час, вкус постепенно стирается с языка, уходит из памяти, сменяясь пылью улиц, соленым потом на губах и жаром пустыни. Так и с тайнами. Ты ждешь, ты алчешь ее, она манит тебя, а знание — самое приятное, что, как кажется, может тебе достаться, но когда ты раскрываешь ее, она тут же перестает быть для тебя чем-то непостижимым, неизвестным… Остаются лишь пыль, пот, жар пустыни. И привкус обмана…
* * *Блестящая вшитыми жемчужинами звезд темно-фиолетовая накидка пустынной ночи накрыла безжизненные пески и живительные оазисы. Ковер по-прежнему неспешно летел на север, и утомленные безумным ан-харским утром, а также днем под палящим солнцем и безжалостными ветрами, небесные путешественники спали.
Медленно проводя длинными тонкими пальцами по золотистой бахроме, будто по струнам дутара, на краю ковра сидела красивая обнаженная женщина и заботливым материнским взглядом наблюдала за спящими. Прямо перед ней лежал, закутанный от ночной прохлады беззаботный гном, шумно сопящий и на выдохе просвистывающий куплеты из древних саг весьма грубого содержания. Ему снилась женщина, выглядывающая из-за полога богатого паланкина и манящая его… манящая… манящая…
Чувственные, ярко очерченные губы женщины, сидящей на ковре, слегка разошлись в снисходительной улыбке. Взгляд глаз цвета ночи перешел на человека, лежащего подле гнома. Мускулистый герич в длинном халате, перехваченном широким поясом, который сжимал не только талию, но и грудь, спал в обнимку с огромным бесформенным мешком. Во сне он видел жуткое существо с длинными серебряными волосами, которое что-то шептало ему. Женщина вздрогнула и совершила плавное движение своей изящной рукой, будто перевернула страницу. Под ее пальцами воздух словно бы превратился в густую воду и пошел полосами — сон человека тут же сменился: теперь это был старик, загоревший дочерна под восточным солнцем, но, было видно, бывший некогда белокожим. Старик лежал на кровати с балдахином и был мертв. Но при этом губы покойника, сухие и слипшиеся, пытались что-то шептать… «Поступай по совести. Ты рыцарь, Ферах-Рауд. Помни об этом… Совершая недостойный поступок, всякий раз вспоминай мое лицо…». Герич вздрогнул, но не проснулся — женщина перевернула еще одну страницу. Сон сменился. Человек восседал на облаке, к которому тянулся кажущийся бесконечным полупрозрачный мост, подле герича сидело существо в золотом халате, длинном настолько, что его полы стекали с краев облака и разливали кругом яркое солнечное свечение. У этого существа была лазурная, цвета безоблачного неба, кожа и четыре головы в четырех тюрбанах. Человек не боялся — он чему-то громко смеялся. Джинн что-то рассказывал; в диалоге с собеседником-геричем участвовали все четыре рта.
Женщина улыбнулась и поглядела на человека, лежащего в изголовье у гнома и герича. Белокожий, с кровью совершенно иного запаха, чужого запаха… То, что ему снилось, пугало… Ему снилась женщина в багровых одеждах и с горящими волосами. Она стояла в центре словно бы целой пылающей равнины, которой были эти ее необъятные волосы. В ее зрачках тлел пепел с алыми прожилками…
Женщина, сидящая на краю ковра, поспешила перелистнуть страницу. Новый сон. Старик в алой мантии разговаривает со своим посохом-змеем, а тот ему отвечает: они говорят о наследии, о крови, текущей в веках. Птичьей крови. Что-то о Дожде Усмиряющем, о птенце, которого что-то «пугающее» не должно коснуться, но посох уверен, что все течет по нарастающей: и если дед Тиана (должно быть, старика в мантии) только лишь тлел, отец Тиана уже горел ровным спокойным пламенем, а сам Тиан — пылает, как жар Бездны, то уж сын Тиана…
Женщина заскучала и перелистнула страницу. Старик в мантии превратился в Ифритума. Она вздрогнула — что же происходит со снами этих странников, спящих на летающем ковре? Один сон безумнее предыдущего! Ифритум, тем временем, наткнутый на пылающий меч, хрипит: «Птице, прилетевшей в теплые края, не вернуться домой. Мой наследник уже взращен в песках, он возвращен в небо. Четыре ветра бьются в его теле. Он помнит о том, кто убил меня… Ветра Пустыни не позволят птице расправить крыльев…».
Женщина шевельнула пальцами — новый сон: перед ее взглядом возник тракт, окруженный чужеземными деревьями. Деревья опустошены — желтые и красные листья устилают землю под ними и дорогу. По дороге в дамском седле скачет женщина, на ее голове — вишневый бархатный берет с отогнутым верхним краем и длинным хвостом из перьев. Всадница облачена в облегающее фигуру темно-синее платье и подбитый мехом плащ. Ее взгляд печален; очевидно, что она сильно постарела с тех пор, как спящий видел ее в последний раз. Но не той старостью, которая приходит со временем, а той, к которой приводят печаль и переживания. «Изабель…»., — беззвучно шевельнулись губы спящего. Пусть будет это… Пусть он увидит Изабель напоследок… Напоследок.
Женщина, наблюдающая за небесными странниками, перевела взгляд на двух человек, спящих рядом и во сне крепко прижавшихся друг к другу. Асар и чужестранка. Им совершенно ничего не снилось. Они были здесь и сейчас, хоть и спали. Их сознание, души и сердца соединились. Их она оставит на закуску…
Пришла пора ужина… Первое блюдо…
Она легонько коснулась плеча гнома, закрывая его книгу сна. Дор-Тегли поморщился и проснулся. Будто освобожденная пружина, он резко уселся, упершись рукой в ковер, кашлянул и, зевая, начал тереть глаза.
— Замерз совсем: пустыня, подери ее Дрикх… — проговорил он и тут заметил ее.
Глаза гнома расширились, рот открылся. Прямо на него глядела незнакомка, неизвестно откуда и как появившаяся на ковре. Полностью обнаженная, она сидела, поджав под себя ноги. Свет звезд омывал ее шелковистые на вид плечи серебристым сиянием, ее нежная кожа будто просвечивала, на ней мириадами прозрачных капелек осела ночная влага. Лицо незнакомки было слегка
