Жюстина рассмеялась. Она поцеловала Эрнеста, а потом поцеловала и обняла малыша Уильяма так, словно уходила не на несколько часов, а по меньшей мере на неделю. После этого мы наконец покинули дом и переправились через озеро.
Из последней своей поездки в Женеву я вернулась с Жюстиной. Я не надеялась, что эта поездка будет такой же удачной, но провести время вне дома было приятно. На днях Виктор написал, что обустроился в Ингольштадте, и рассказал о профессорах и доме, в котором поселился. Я представляла его комнаты в таких подробностях, что, казалось, сама успела там побывать.
Но я была здесь, а не там.
Женева по крайней мере привносила в мою жизнь немного разнообразия. Добросовестная Жюстина купила три красных ленты, чтобы показать Эрнесту, что его идея была хороша, и сосчитать их вместе с Уильямом. Потом она купила мальчикам леденцов. Чем они заслужили дополнительный подарок от девушки, которая и без того всегда была к ним добра, я решительно не понимала.
Мы стояли посреди рынка и выбирали овощи, когда визжащая гарпия налетела на Жюстину и сбила ее с ног.
– Чудовище! – завопила гарпия, и я узнала в ней мать Жюстины. – Ты их убила!
Жюстина отбивалась от женщины, которая пыталась ногтями расцарапать ей лицо и порвать одежду. Я побросала покупки и оттащила ее от Жюстины.
– Мадам! – закричала я. – Успокойтесь!
Женщина, брызжа слюной, продолжала выкрикивать абсурднейшие обвинения:
– Ты продала себя ведьмам! Дьявол пометил тебя в день, когда ты родилась! Я знала! Я чувствовала! Я старалась выбить из тебя зло, но ты победила! Ты победила, дьяволово отродье! Будь ты проклята!
Жюстина сидела на земле и рыдала.
– Что я сделала?
– Ничего! – ответила я.
– Ты их убила! – завизжала ее мать. – Моих деток, моих любимых малышей. Ты их убила!
Она попыталась прорваться мимо меня, и я с трудом ее удержала. Но она подняла такой шум, что несколько мужчин поспешили мне на помощь. Она извивалась, стремясь вырваться, и бросалась то в одну, то в другую сторону, пока наконец не упала без сил.
– Мои детки! – рыдала мать Жюстины. – Ты их убила. Они мертвы, и это твоя вина. Ты нас бросила. Ты ушла, и они умерли. Бог ничего не забывает, Жюстина. Бог припомнит тебе, что ты предала родную кровь и стала шлюхой богача, чтобы воспитывать чужих детей. Бог ничего не забывает! Твоя душа проклята! Ты шагнула на дорогу в ад в тот день, когда появилась на свет!
К месту суматохи поспешил констебль, который велел мужчинам отвести мать Жюстины в городскую ратушу, чтобы решить, что с ней делать.
– Сочувствую, мадемуазель, – обратился он ко мне с поклоном.
Я помогла Жюстине подняться.
– Что она такое говорила? – Жюстина дрожала и цеплялась за меня обеими руками.
– Не бери в голову. Она безумна.
Я хотела увести Жюстину, вернуться с ней домой. Не надо было брать ее с собой. Неудивительно, что она не хотела покидать наш уединенный берег озера.
– Бедная женщина, – сказал констебль. – На прошлой неделе все трое ее детей подхватили лихорадку и умерли. Не знаем теперь, что с ней и делать.
Он снова кивнул и последовал за мужчинами, которые увели мать Жюстины.
– Бригитта, Хейди и Мартен, – прошептала Жюстина. Она качнулась в мою сторону, и мне пришлось ее поддержать. – Они не могли умереть. Это неправда. Когда я уходила, они были здоровы. Если бы я знала, я ни за что бы не ушла. Я могла бы им помочь. Я бы осталась и помогла. Боже, она права. Я пропащая, испорченная дрянь. Я поставила свое благополучие выше семьи. Мать всегда знала, всегда видела и…
– Нет, – сказала я жестко. Я притянула Жюстину к себе и крепко обняла ее. Я не собиралась ее утешать – только не в этот раз. В этот раз я готова была спорить с ней до конца. – Твоя мать чудовище. Если бы ты осталась, она бы забила тебя до смерти. Ты бы умерла вместе с братом и сестрами. Я не могу представить мир без тебя. Ты не пропащая и правильно сделала, что ушла. Бог уберег тебя, чтобы ты нас не оставила.
Жюстина всхлипывала у меня на плече. Я развернула ее к озеру, и мы медленно побрели к ожидающей нас лодке, а прелестные красные ленты остались лежать на мостовой алыми ручейками крови.
Мысль о сиротстве Жюстины тяготила меня, потому что я помнила о ее прошлом и думала о ее будущем. В письме, извещающем о смерти ее матери, была записка, в которой объяснялась причина задержки. Ее мать распорядилась, чтобы Жюстине не сообщали о ее кончине до окончания похорон. Ее предсмертным желанием стало отказать Жюстине даже в скорби. Подумать только: хотеть оплакать женщину, которая этого не заслуживала!
Я настояла, чтобы Жюстина взяла себе пару дней отдыха и провела их лежа в постели или гуляя по окрестностям наедине со своими мыслями. Я знала, что ей нужно побыть одной, чтобы залечить последнюю из нанесенных ей матерью ран.
К сожалению, Уильямом в это время пришлось заниматься мне. Эрнест был достаточно взрослым, чтобы развлекать себя самостоятельно, однако отсутствие Жюстины тревожило его, и он ходил за мной хвостом, докучая и путаясь под ногами, но не вызывая, впрочем, особых проблем.
В первый день мы с Уильямом бродили по дому, заглядывая во все двери. Он уговорил меня показать ему мою комнату, куда ему запрещалось входить, а потом начал выпрашивать у меня каждую блестящую вещь, которую замечал. Этот ребенок был настоящей сорокой. Чтобы увести его, я согласилась дать ему золотой медальон с портретом его матери. Я никогда особо его не любила и уж точно не просила о таком подарке. Вещь была слишком дорогая, чтобы доверить ее пятилетнему ребенку, но я бы отдала куда больше за десять минут покоя и тишины. До приезда Виктора оставалось всего несколько дней, но легче мне от этого не становилось. Я могла умиляться детям несколько минут, но заботиться о них постоянно было слишком утомительно. Я не могла представить, чтобы Виктор по доброй воле взял на себя присмотр за детьми.
На второй день, исчерпав все средства для развлечения Уильяма, я предложила Эрнесту составить нам компанию на прогулке. Очень, очень долгой прогулке, которая уморит Уильяма настолько, что к вечеру он впадет в летаргический сон. К моему удивлению, когда мы заканчивали приготовления – корзина для пикника была собрана, а ботинки зашнурованы, – пришел судья Франкенштейн.
– Сегодня прекрасный день, – провозгласил он степенно, как будто выносил погоде приговор. Я за нее порадовалась: приговор был оправдательный.
– Да. Мы с мальчиками хотим подышать свежим воздухом и
