– У вас нет колесниц? – спрашивает Рене.
– Колесниц?..
– Средств передвижения при помощи колес.
– Что такое колеса?
Рене понимает, что техническое отставание острова еще значительнее, чем он предполагал.
– Как же вы перевозите урожай?
– Что перевозим?
– Неужели у вас нет земледелия? Чем же вы питаетесь, если не возделываете поля?
– У всех свои сады и огороды. Мы едим то, что выращиваем там. Каждый дом сам себя обеспечивает.
Рене видит под домами грядки.
– А животноводство?
– Живо?..
– Чтобы есть мясо, приходится держать в загонах животных: коров, овец, кур, кроликов…
Геб останавливается, сраженный услышанным.
– В твоем мире едят животных?
– А в твоем нет?
– Это отвратительно! Лучше не говори, что через 12 000 лет люди будут есть мертвых животных, выращенных для того, чтобы быть убитыми!
– Это вкусно, это источник белка, энергии. Ты бы попробовал… – соблазняет его Рене.
– Мы не падальщики, чтобы поедать трупы! Давай я отвечу сразу на все твои вопросы: у нас нет «колеса», нет «лошадей», нет «телескопа», нет животных, которых мы лишали бы свободы, чтобы потом съесть, нет «полей».
– Как же у вас развивается торговля?
– Что означает это слово?
– Так называют обмен товаров на деньги.
– Деньги?
– Это то, что позволяет продавать то, что мы не можем сами употребить.
– У нас нет излишков, а значит, нет и «денег».
– Откуда вы тогда берете то, чего вам недостает?
– У нас в достатке всего.
– Обязательно есть что-то необходимое, чем трудно обзавестись.
– Когда мне нужен плод, не растущий в моем саду, я прошу его у того, у кого он растет. И наоборот.
– Это даже не бартер?
– Снова неизвестное мне слово. Мы даем просящему то, что он просит, ничего не ожидая взамен. Как же иначе?
– Но ведь вы работаете. Ты назвался астрономом.
– Когда кому-то хочется узнать, где находится звезда или планета, он спрашивает меня, и я отвечаю. Каждый делает то, что ему нравится и когда ему нравится. Никто не смеет говорить другому, что тот должен делать. Слово «работа» мне тоже неведомо.
– Значит, ни работы, ни денег, ни торговли. Что, если кому-то захочется бездельничать?
– Его остается пожалеть. Он рискует сильно заскучать. Но, уверяю тебя, каждый с детства увлечен каким-то делом.
Рене начинает понимать причину расслабленности населения Атлантиды.
– А дома? Как вы возводите свои дома? Это же нелегкий труд.
– Когда кому-то нужна крыша над головой, он созывает ближайших друзей, и они строят дом вместе. Потом тот, кому помогли, помогает другим.
– А врачи? Заболев, вы наверняка обращаетесь к доктору. Его услуги надо оплачивать.
– Мы редко болеем, но у нас есть знахари, они помогают тем, кому это нужно. Они делают это потому, что умеют.
– Итак, у вас нет ни лошадей, ни животноводства, ни земледелия, ни денег, ни работы. Как же город управляется?
– И снова мне невдомек, о чем ты.
– Как принимаются коллективные решения?
– У нас действует собрание шестидесяти четырех мудрецов. Это самые старые и опытные люди. Но они только дают советы. Обычно к ним прислушиваются.
– Никакой исполнительной власти? Полиции и армии тоже нет?
– Никогда о таком не слышал.
– Но обороняться-то нужно. Как вы поступаете, если на вас нападают? Чужие люди, желающие атлантам зла?
– Мы живем на острове посреди моря, здесь нет никого, кроме нас. Мы все друг друга знаем и отлично ладим.
– А религия? Священнослужители? Вы поклоняетесь нескольким богам или одному?
– О чем это ты?
– У вас нет никакого культа? Непременно должна быть какая-то вдохновляющая вас невидимая, волшебная сила.
– Вероятно, ты имеешь в виду энергию жизни, пропитывающую деревья, цветы, животных, планету, нас самих. Мы называем эту энергию «руар». Это вечное дыхание жизни, им дышим мы, им дышишь и ты, Рене. Благодаря ему нам не приходит мысль убивать животных и заставлять растения расти в тесноте. Это помешало бы круговороту руара.
Геб говорит так, словно все это совершенно очевидно, и Рене открывается вдруг причудливость его собственного общества, забывшего все естественное ради усиления каждого отдельного человека.
– Ни земледелия, ни животноводства, ни работы, ни исполнительной власти, ни армии, ни полиции – не означает ли это отсутствие индивидуального честолюбия? Нежелание одних людей главенствовать над другими?
– Все мы хотим, чтобы сообщество жило в гармонии. Хотим расцвета других и реализуем себя в общем благе. Это как города муравьев, термитов и пчел, появившихся за десятки миллионов лет до нас.
– Сколько вас на острове?
– В общей сложности? Восемьсот тысяч. Мем-сет – самый многолюдный город, в нем живет больше половины всего населения, примерно полмиллиона. Другие города гораздо меньше. А у вас, в будущем?
– В Париже пять миллионов жителей, а численность всего человечества достигает восьми миллиардов.
– Восемь миллиардов! Понятно, что такую массу не удержать, если не навязать ей некоторое ребячество.
Рене видит стайки свободно разгуливающих кошек, важно задирающих хвосты. Подняв глаза, он замечает других кошек, прыгающих с крыши на крышу.
– Кошек у вас тоже едят? – спрашивает Геб, заметив интерес себя будущего к кошкам.
– Нет, но наши не чувствуют себя так вольготно, – отвечает Рене.
Его все восхищает: эстетизм красочного города, его ось – величественная синяя пирамида, но больше всего – спокойствие его жителей.
Остров счастливых людей?
– Ты все еще считаешь этот город плодом своего воображения? Сном, фантазией?
Рене старается понять это экзотическое жизнеустройство. Он твердит про себя формулу всеобщей невозмутимости: ни денег, ни работы, ни начальства, ни власти, ни полиции, ни армии, ни религии.
У нас никогда не было ничего подобного. Даже в первобытном племенном обществе было оружие, были вожди, те или иные способы обмена. То, что я вижу здесь, переворачивает все мои привычные представления.
– Ну, что ты скажешь о мифе, Рене? – спрашивает Геб, чтобы вывести его из задумчивости.
– Это совершенно поразительно! Я не знал, что можно жить так.
Они нашли работающий способ совместного существования. Они живут в единстве друг с другом и с природой. Это и есть причина беззаботности Геба.
Атлант улыбается.
– Теперь ты уже не сможешь сказать, что этого не может быть.
Рене ловит себя на мысли, что всегда чувствовал, что такое общество может существовать. Выходит, все окружающее его здесь – это не только открытие, но и воспоминание, спрятанное в глубине его подсознания. Воспоминание, стертое наслоениями других 111 жизней, убедивших душу, что жить можно только в разочаровании и в страхе, по горло во лжи, торжествующей во имя национальных и религиозных интересов.
Геб предлагает себе будущему сесть на каменную скамью. Вдвоем они любуются гуляющими атлантами, резвящимися кошками, вулканом вдали.
– Теперь я готов заглянуть в мир будущего, в твой мир, Рене. Хочу узнать, как 12 000 лет эволюции довели вас до пожирания трупов животных и до жизни в непрерывной суете.
Рене колеблется. Он опасается, что Геба потрясут серые здания выше шести этажей, автомобильные пробки, люди в черном и сером, грязный серый смог, мясные лавки со свиными головами, держащими во рту помидор, дымящееся собачье дерьмо, переполненные испорченной едой и пластиковой упаковкой урны. Серые голуби вместо разноцветных пернатых, комарье вместо бабочек. Мир без
